Вяжущей глаз окантовкой по центровой:
Барьеры, ограды, решетки. Иду домой.
Молча. И город безмолвствует. Как понятой.
*
Родной город, или антигерой,
Вырастающий тенью (за прямой спиной
Моей, в четвертом поклонении коренной),
Стиснутой колумбарными плитами прифронтовой Тверской.
*
Словоохотливый город, охотящийся за словами, твердой рукой,
Измолчалил допросами, штрафами, гайками, сроками. И не спит конвой.
Смотрят в рот, не давая его раскрыть, лишь разинуть (для пайки, питья, смеха, и «пой, песню, пой»),
Пресекая воздушно-капельную рот в рот заразу словоизвержения за свержение – у пикета включенной трубой выхлопной.
*
Вразнобой город, проигравший бой
Молоткам курантов, бьющих стране «отбой»,
Только у колокола не прикушен язык бедой,
Отливающей (едино)кровным по стене крепостной, глухой.
*
Мощёный город, схоронивший свой голос под мостовой.
Заспанный – заживо в насыпи – растет нерасчлененный доход валовой.
Лик обезличен. Лица – по заграницам. Спешит закрыться контрольно — (не)пропускной.
На границе столицы инквизиция долго не наглядится на страницы в паспорте и в очереди на возвращение из заморских теплиц к гробницам – хоть волком вой.
*
Тяжелый город, наседающий головной
Болью от запаха, невымываемого поганой метлой,
Толкают зачатые за здравие и конченые за упокой,
Встречают такси цвета запаха, дорог перегной, и черный по белому шрифт повестки. В лучшем случае, новостной.
Эмилия Деменцова
