Пурим как первый русский спектакль
26 февраля, 2021 Театр
Сюжет еврейский («Книга Есфирь»), язык и режиссура немецкие, актеры, художник и музыканты иноземные, заказ государственный, жанр комедийный, а все вместе – первая в русском театре пьеса – «Комедия, как Артасеркс велел повесить Амана по царицыну челобитью и Мардохеину наученью» («Артаксерксово действо») 17 (27) октября 1672 года.
В основе пьесы – тот самый библейский пуримский сюжет, по случаю которого евреи всего мира сегодня закусывают «ушами Амана» и пьют столько, что под вечер «не отличают проклят Аман или благословен Мордехай».
Аннотация: В 355 году до н.э. Аман, сановник Артаксеркса добился принятия указа об истреблении всех евреев в империи. Однако благодаря стараниям Мордехая и его племянницы Эстер, ставшей женой царя, планы были сорваны, и в день предполагаемого убийства евреев был повешен сам Аман. Это праздник карнавала и веселых застолий, щедрости и помощи бедным.
Выбор сюжетной основы для пьесы неслучаен, ибо история Эсфирь напоминала обстоятельства избрания Натальи Нарышкиной (мать Петра I) в жены Алексею Михайловичу («смотр невест»).
Место исполнения – Комедийная хоромина – первое театральное здание в России, построенное в 1672 в селе Преображенском под Москвой (ныне в Москве). В 1676 после смерти Алексея Михайловича «хоромина» была закрыта как «богопротивная».
Режиссер и автор – Иоганн (Яган) Готфрид Грегори – лютеранский пастор, а затем и режиссер придворного театра царя Алексея Михайловича. Грегори устроил школу для детей православного и лютеранского исповеданий, а при ней домашний театр для постановки пьес духовного содержания. Слух о ней дошел до царя, повелевшего «учинить комедию, а на комедии действовать из Библии книгу Эсфирь, и для того действа устроить хоромину вновь». Помогал в постановке Юрий Гивнер (Гибнер, он же Георг Хюфнер) переводчик Посольского приказа, позднее ставший режиссером.
Исполнители – «московские природные иноземцы», родившиеся в Москве (из Немецкой слободы) и несколько приглашенных иностранцев. С 1673 в театральную школу при Комедийной хоромине стали набирать и русских актеров в т.ч. из подьячих. Второй постановкой стала «Олофернова комедия», или «Иудифь» и другие библейские сюжеты…
Женские роли исполняли мужчины.
Стихотворный текст был написан на немецком.
Время от времени эпизоды переводил толмач.
Длился спектакль 10 часов.
Без антракта.
Успех был громким!
ЖертвЕприношение
2 февраля, 2021 Кино
Российская премьера фильма «Исаак» в контексте литовской политики памяти
В России завершилась «Неделя памяти», приуроченная к Международному дню памяти жертв Холокоста. Пестрая программа мероприятий о пепле шести миллионов убитых евреев непременно сопровождается речами посыпающих голову пеплом. Покаяние человека подразумевает пересмотр сознания и попытку исправления. Покаяние страны выглядит так же, с той лишь разницей, что пересмотр и исправления, порой, приводят к переписыванию болезненных страниц истории. Переоценка ценностей оборачивается переуценкой…
Примат(ы) разума
28 января, 2021 Разное
Как знаменитые обезьяны — «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу» — были признаны символом расизма
Триптих с обезьянами художника Симоне Фугадзотто
«Бедный Йорик! Я знал его, Горацио: это был человек с бесконечным юмором и дивною фантазиею», но даже он не дошутился бы того, что на полном серьезе заключили ученые мужи «Бедного Йорка».
Читать дальшеКудах-тах-крах, или Империя без яиц
22 января, 2021 Театр
Шах и Дюрренматт: о премьере спектакля «Ромул Великий» в Театре им. Евг. Вахтангова
Время вышло. Вышло на подмостки. Театр — чем не машина времени, если тут могут встретиться Рим древний и «Третий Рим» нынешний, мальчик в штанах и без штанов, Фридрих Дюрренматт и Вахтанговский театр (оба в этом году отмечают вековой юбилей)? На Новой сцене театра — старая история. Про лидера, 20 лет правящего страной, про фактическое и моральное банкротство этой страны, кризис правительства, патриотизм на глиняных ногах, лозунги «за веру», поиски спасения в традициях и великой культуре… Смотришь и думаешь, как же далеко мы все–таки шагнули. Вглубь веков.
Читать дальше***
8 января, 2021 Без рубрики, Разное
Вы из себя весь такой респектабельный,
Толк понимаете в интеллигибельном.
Мне безразличен ваш бизнес рентабельный…
Мечтаю пропасть я в восторге гибельном.
Книги? Эрнеста роман. Читабельный.
Меня захватило. Сюжет про рыбину.
Там, где старик некоммуникабельный
Тянет ее большую, как глыба.
Фильмы люблю я те, что смотрибельны.
Чаще всего на каналах кабельных.
Да что обо мне… Вот биткоин прибылен?
Слышала, курс его вариабелен.
Так с бывшей теперь вы уже сепарабельны?
Вы с ней, говорите, разнокалиберны?
Увядшие чувства неоперабельны…
Любовь – это то, что насквозь сенсибельно…
Здесь говорят лаунж весьма фешенебельный.
Да и в скай-баре весьма презентабельно.
Значит у вас есть и бизнес мебельный?
Поднимемся, может? Здесь люд мизерабельный…
Ночь проведя весьма комфортабельно.
Скрылся один, не простившись с изгибами,
Оставив ее образцово-бабельную
Одну на кровати в двухместно-гостинном.
Рубль опять не конвертабелен.
Новый тариф, как всегда, оглобелен.
Коронавирус, твердят, мутабелен.
И грабли все те ж, хоть куранты пробили
Эмилия Деменцова
EIGHT LIGHTS OF THE ISRAELI THEATER: ISRA-DRAMA PERFORMANCES THAT ARE WORTH SEEING TWICE – ONLINE AND OFFLINE
16 декабря, 2020 Театр
Written by Emiliia Dementsova |
Carte Blanche. Created and performed by Michal Svironi. Photo: Gerard Alon. Photo from Isra-Drama official website.
If theater around the world previously sought to destroy the fourth wall, it has recently had to deal with this wall doubling. It is increasingly difficult for the audience and the performance to meet during the COVID-19 pandemic. Theaters in many countries are closed or operating in a limited way. For many theater organisations, online projects have become the only way to survive because theatre is impossible without an audience. It is not easy to convey the live energy of theater, the atmosphere of the auditorium and the tension on stage through digital technology. While some say that nothing compares to the living breath of the theater hall, others are trying to adapt to new conditions. This is achieved with varying degrees of success.
Without a doubt, Isra-Drama & International Exposure of Israel Theatre has become the bright light of online festivals over the past year. Its program included seventeen original productions, as well as six panel discussions about the pressing problems of theatre in Israeli and around the world. This year’s festival preceded the Jewish holiday of Hanukkah. Hanukkah celebrates the victory of light over darkness, purity and sincerity over conformity and adaptability, and spirituality over pure materialism. In this regard, the performances of the festival, unwittingly, corresponded to the message of the holiday – they brought light in all senses of the word.
On Hanukkah, it is customary to light a special nine-branched candelabrum during the eight-day holiday. On each night of Hanukkah, a new branch is lit. The ninth holder, called the shamash (“helper” or “servant”), is for a candle used to light all other candles or to be used as an extra light. In honor of the holiday, here are eight highlight performances of the festival’s program – eight candles from my personal theater candelabra that made a great impression in an online format, and which I will be happy to review off-line when I am in Israel again. Online recordings of all performances are on the festival’s website, so everyone has the opportunity to recharge with the festival’s theatrical energy from almost anywhere in the world.
THEATRE SHAMASH: ISRA-DRAMA & INTERNATIONAL EXPOSURE OF ISRAELI THEATRE
The festival’s creators, including the Ministry of Culture and Sports of Israel and the Hanoch Levin Institute of Israeli Drama, aim to introduce the world to shining examples of Israeli theater. The annual showcase demonstrates innovative solutions that impress theatre audiences everywhere. This year’s festival program was divided into several main thematic blocks: literature, classical theatre, physical theatre, social and political issues, and solo shows. All performances are subtitled in English.
THE FIRST CANDLE: A TALE OF LOVE AND DARKNESS, WRITTEN AND DIRECTED BY AYA KAPLAN (BASED ON SEGMENTS FROM THE BOOK BY AMOS OZ), BY THE JERUSALEM KHAN THEATRE
The play is based on an autobiography of the famous Israeli writer Amos Oz. The book has been translated into more than thirty languages and adapted into a film by Natalie Portman. The play shows the relationship of Fani, the writer’s mother, with her husband and son, and traces the life of the writer’s family and the state of Israel over many decades. The history of the family is intertwined with the history of the people. It is performed in the traditional manner of psychological theatre and is filled with piercing acting. The chamber space on the stage reveals the nooks and crannies of the characters’ souls, their pain, drama and personal experiences. Full of everyday details and as close as possible to historical accuracy, the performance makes the viewer feel like a guest of the Klauzner family who shares their joys, fears and hardships with them.
THE SECOND CANDLE: THE CONSTANT MOURNER BY HANOCH LEVIN, DIRECTED BY ARI FOLMAN, BY THE CAMERI THEATRE
The Constant Mourner. The Cameri Theatre. Photo from Isra-Drama official website.
This performance can be called a fairy tale for adults, but with more truth than magic. However, the main magic is the wonder created by a performance full of illusions, surprises and reincarnations. Music and video design tells the story of a king whose son died of a serious illness. The king relives this tragedy again and again, accompanied by many mysterious rituals and sacred actions. The viewer is muted in the illusory world, inspired by images of early German cinema, and full of non-theatrical, unfeigned pain. Hanoch Levin called the play a “whining comedy,” but it has long been known that genuine comedy must have a core of drama. It is a performance that creates a special world where the sometimes-incongruous is combined with an amazing journey deep into our most painful and bitter emotions. This theatrical production can be therapeutic for many and the theatrical language of Ari Folman, whose animated film Waltz with Bashir (2008) won world-leading awards such as a Golden Globe,, is truly noteworthy.
The third candle: WE BLUSH, created and performed by Gony Paz
Theatre is sometimes compared to exposing the soul. The creators of this production explore the topic of embarrassment and shame, trying to comprehend it in theatrical language. Using dolls, videography, shadow theatre, online shooting, as well as familiar household items in unusual qualities, the creators tell of the birth of human emotions and their manifestations, as well as the birth of theater, which takes place right in front of the audience. This is an amazing experience of living and experiencing feelings that we are not always ready to talk about, but which are an integral part of us.
THE FOURTH CANDLE: MIKVEH BY HADAR GALRON AND DIRECTED BY RAFI NIV, BY HABIMA NATIONAL THEATRE
A mikveh is a Jewish ritual bath. This space in the play becomes a place of revelation, confessions and sorrows for women. Eight dramatic stories are filled with secrets, innuendos and lies, as well as the hardships of women living in a male-dominated religious world. Traditions and rituals, fears and disappointments – each of the heroines has their own deep space of throbbing pain inside. In the play, Hadar Galron explores the role of women and feminism in the conditions of closed religious communities. It not only has much social significance, but also represents an interesting dramatic construction where there are no episodic roles and the voice of each heroine sounds clean, clear and piercing.
THE FIFTH CANDLE: RAINING MEN – CARNIVAL ON THE BATTLEFIELD, BY OR MARIN AND ORAN NAHUM DANCE THEATRE GROUP
Raining Men – Carnival on the Battlefield. Or Marin and Oran Nahum Dance Theatre Group. Photo from Isra-Drama official website.
This is a frank and provocative performance that explores gender boundaries and society’s stereotypes and prejudices. Three men, overcoming the space of their own physicality, create bright and sometimes flashy visual images designed to test the audience’s limits of hypocrisy and excitability. The lively and vibrant palette of emotions generated in dramatic dance and physical sketches is limited only by the space of the audience’s imagination. This is an impressive, vivid and ruthless performance in which gestures and physical actions become more eloquent than words, an energetic and powerful theatrical experience.
THE SIXTH CANDLE: SOMEONE LIKE ME BY ROY CHEN, DIRECTED BY EALEAL SEMEL, BY GESHER THEATRE
Roy Chen wrote this after six months of studying the conditions at Abarnabel Psychiatric Hospital in Israel. The plot tells the story of five teenage patients who put on their own performance. A work with a «double bottom» (play within a play) allows viewers to see familiar things from a different angle. Familiar doesn’t mean normal. Also, what are the limits of the norm? What creates demons within us, and when and where are we ever entirely true? This play reveals the deepest parts of people’s souls and highlights what is usually hidden from us. It is amazing how in a performance that resembles an intimate experience of psychotherapy, there is a place for humor, and spectacular effects that are born at arm’s length are enjoyed at an extremely close distance. The healing power of the theatre has never been so clearly and convincingly demonstrated.
SOMEONE LIKE ME. Gesher Theatre. Photo By: Isaiah Fainberg (Isra-Drama official website)
THE SEVENTH CANDLE: CARTE BLANCHE, CREATED AND PERFORMED BY MICHAL SVIRONI
What do you need for a theatrical miracle? Creator, clown, puppeteer, comedienne, and performer Michal Svironi convincingly proves that there is enough paper and paint, with talent and fearlessness, of course. In her bright and colorful – in every sense of the word – solo performance, the theatre is born here and now right in front of the audience. It disappears in an instant, demonstrating that theatre is the most non-egoistic art that is born and dies over the course of a single evening. The performer fills blank sheet, or Сarte blanche, of the performance with grotesque episodes drawn with theatrical paints and artist’s colors. This is an impressive experience of theatre based entirely on improvisation and interdisciplinary approaches. A symphony of arts, harmony of music, words, images and artistic techniques, facial expressions and gestures, this performance truly expands the boundaries of the familiar. They say that actors are paint in the hands of the director; Сarte blanche is the experience when paint becomes a director. This is an unpredictable canvas that fails to leave one feeling indifferent.
THE EIGHTH CANDLE: THE NEO-ANDERTHALS, WRITTEN AND DIRECTED BY NOAM RUBINSTEIN
If the world ends one day, a new era will come – the era of the NEO-ANDERTHALS. This performance consists of witty and talented physical theater sketches telling us what preceded the general collapse and decline of society. In fact, this is a social pamphlet that does not contain malicious satire, but has talented observations and thoughts about modern technological progress, pop culture and consumer society. It’s a very funny production in which laughter is replaced by thoughts that we are laughing not so much at the actors of this theatrical sitcom, but at ourselves, recognizing ourselves as in a mirror. Clowning, parody, and mimicry make an inspiring theatrical cocktail. Perhaps this is the most optimistic performance of the festival, inspiring positivity and belief that collapse is not the end, but a new beginning. In an era when our plans are being disrupted by Coronavirus, these emotions are entirely hard to overstate.
THE NEO-ANDERTHALS. Written and Directed by Noam Rubinstein. Photo from Isra-Drama official website.
Что нам светит?
11 декабря, 2020 Без рубрики, Разное
Ханука – поистине один из самых зажигательных праздников года – праздник света. Пусть в Лаг ба-Омер масштаб «огнедышащих» забав побольше (в этот день жгут костры), но зато у Хануки дистанция огромного размера: восемь дней, в которые прибавляют по одной свече ежевечерне, а заодно и лишние сантиметры в талии, потому что это еще и праздник пончиков, жаренных в масле.
Праздник установлен в честь изгнания с Храмовой горы греко-сирийских захватчиков, очищения и освящения Храма во II веке до н. э.
Эдакое новоселье на прежнем месте, островок между «было плохо» и «впереди не лучше».
В центре внимания – масло.
Не потому, что про евреев частенько говорят, что они «как сыр в масле». Вот и фильм известного израильского режиссера Гура Бентвича, награжденного в этом году на Московском кинофестивале, перевели именно этой идиомой, хотя в оригинале название звучит «Вишня со взбитыми сливками». Тоже, впрочем, dolce vita.
Так вот «картина маслом» Хануки такова: в те времена, в эти дни взошедши на гору нашли они Храм, оскверненный до рифмы хлам, где святость быльем поросла по углам. Со злобы золою мешался пепел, сыпали головы им в отрепьях. Соль из глаз разъедала раны, в душе саднящие непрестанно. В эти дни, в те времена, казалось, масла хватит едва, но восемь дней побеждало пламя страхи и мрак. И звучало: «Амен». И эхо молитв, и отсвет свечей, мы длим по сей день, и этот елей не по мощам, а жизни во имя. И в крае елей – неугасим он.
Ханука — про чудо спасения, про большую силу, заключенную в малом, пусть дрожащем и сгибаемом ветром, про «бороться и искать, найти и не сдаваться».
Но в этом году Ханука обрела новые смыслы и новых отмечающих.
Потому ли, что тьма сгущается и в новостях беспросвет?
Потому ли что в обществе, где норовят «свечку подержать» известный персонаж, мечтавший о маленьком свечном заводике, обогатился бы?
Или просто Светочи уходят…
Да и законодатели с трибун и правоохранители, что и в прежнее, доковидное время предпочитали скрывать лицо под маской, доходчиво намекают, что фитилёк стоило бы притушить и не подливать масла в огонь.
Прибавить елею, чтобы не еле-еле, польстить? Умаслить? А выгорит? Слишком человеческие вопросы, ведь не только в Хануку хочется, чтобы все было как по маслу… И на это у праздника есть ответ. Он не о лотерейном чуде, но о деятельном. Говорят, чтобы свершилось чудо, человек для начала должен сделать все, что в его силах, выложиться сполна («Светить всегда, светить везде, до дней последних донца»…) И тогда воздастся и прибавится, как в подсвечнике свечей.
Первые подсвечники Маккавеи в Храме соорудили из оружия недавних боев. И праздник этот был возмещением, квинтэссенцией всех торжеств, которые они пропустили за время, когда приходилось защищать жизнь, а не наслаждаться ею.
Может и мы однажды наверстаем упущенное за этот год?
Может и нам повезет дожить до того, что мечи перекуют, и махина Минобороны станет миролюбивей, руководствуясь если не книгой книг, то хотя бы литературными опусами своего министра?
Ханука просто-таки «волюнтаристски» учит, что свет нужно преумножать, и даже робкой «стеариновой свечке» дозволено «молвить словечко» и рассеять тьму. А светобоязнь, особенно на государственном уровне, симптом слепоты…
Кажущееся малым вдруг оказывается достаточным и даже превосходящим ожидания. Флакончика с маслом, найденным тогда в Храме, должно было хватить на день, а хватило на восемь. Это и про наши скрытые резервы, и про ложность любых, даже экспертных прогнозов. И про надежду, живую «пока не меркнет свет, пока горит свеча». И даже когда она снова и снова гаснет, как свеча в руках Олега Янковского в «Ностальгии», что-то незримое, неподвластное глазу, нам все же светит.
Парадоксальный праздник, в нем радость обновления уживается с желанием – чтобы все было по-прежнему. Наши предки стремились вернуть Храму былые назначение и святость, но в то же время преображали его, да и сами, пережив бои и лишения, вошли в него иными.
Урок Хануки и в том, что для обновления нужно сперва очиститься от скверны и элементарного мусора. В культуре, где не любят «выносить сор из избы», это, порой, трудновато. Но после антисептической чистоты, плотно вошедшей в (и спасающей) нашу жизнь, – надежда есть.
Мы сегодняшние, воюя с «незримым врагом» – коронавирусом – тоже мечтаем «жить как жили», без масок, тотальной удаленки и непрестанного чувства опасности: когда человек человеку – «эпидриск» (наш ковидный новояз – еще одна зараза). В то же время мы не склонны к самообману и понимаем, что жизнь изменилась и к былому возврата нет. Просто потому, что мы уже не те, как Платон Михайлович, жалующийся Чацкому. Опыт не прошел даром ни для кого, даже для «бессимптомных». Жизнь для многих обратилась в самоцель – выжить, или упорную надежду – пережить бы и заживем. Б-г даст, переживем, и как в старом анекдоте на вопрос как живете, ответим – «живьём, живьём». Но не заживет…
Тает, как свеча, жизнь, но жизнь, как бы то ни было, – игра, стоящая свеч. В Хануку принято благодарить за то, что довелось дожить до этого времени.
Праздник света – того и этого, и того, что миру синонимом. Но к нашим реалиям ближе свет в конце тоннеля. Он по мудрецу и, не побоюсь этого слова, пророку Жванецкому, есть, но тоннель, сука, не кончается.
Ойкумена
24 ноября, 2020 Разное
Прослойка интеллигенции сменяется иммунной прослойкой.
Ушел сказавший: «Знающего ноты унижает ковбойка».
Троечники по жизни получают опять двойки,
Вызванные к доске. Гробовой. Не хватило койки.
Ведущий богоподобно объявит сводки бодро и бойко.
За отступленья от тона светит головомойка.
Жалеет он по ночам, что не женат на гойке,
А ей не дает заснуть мысль о Митиче Гойко.
В былые дни и года она всё учила рольку,
Кинофеминитив а-ля амплуа изгойки.
Что-то там про село, да про коров и дойку,
Острый шпионский сюжет с агентом в лице землеройки,
Замыслившим адский план хищения маслобойки.
Но однажды пришла пора и внутри зашептало: «Глаза раскрой-ка!
Это дело ты брось, не то увеличится риск отслойки»…
В жизни был полный швах, да и кругом помойка.
И скребло на душе. Перегорела плойка,
Сапоги воротили носы – были нужны набойки.
Заедала себя в тиши у экрана яблочной слойкой,
Заливая огонь души чаем с лимонной долькой.
Судя по новостям, близок финал кайнозойки.
Природа взыскивает у сапиенсов крупную неустойку.
Базис вышвыривает на холод трепаческую надстройку.
Объявляется прошлое самовольной постройкой.
Сносится. Перепелка-перепелочка, спой-ка!
О французском вторженье в Алжир, вызванном мухобойкой.
О Пензе, в которой, как в Питере, тянется набережная реки Мойки.
Набережная, но без реки, слитой в коллектор 80-х гг. постройки.
О том, что все ближе мы к играм голодным пересмешницы-Сойки.
В баре все реже скользят стопки по глянцевитой стойке.
Смирно не прекращаются в двадцать три по нулям попойки.
С оттенком клюквенной (звук икоты) настойки
Покидают заведения люди тонкой настройки.
В городе продолжается точечная застройка:
Вместо двух ветхозаветных вклинилась новостройка
Прямо напротив Садовой, где обитала Зойка.
В квартире её Содом соседствовал с модной кройкой.
В СМИ по традиции распинается «Перестройка».
Она ко всему виновна и в блокировках «Тройки»-
Птицы-Руси, где сколько еще, ну сколько,
Детям, с картины Перова, влачить зимо– и жизнестойко
Бочку бездонную – груз 200 отцов, впрок угробивших стольких.
Тошно коротать дни «постольку-поскольку».
«Спать на своем столбу столпнику ж дайте стойко», —
Писала поэт, не принятая в судомойки.
Даже если и выживет только кабель короностойкий.
Глупое сердце, не ёкай, и мысль, не ойкай.
@Эмилия Деменцова
Отодвинули облако
6 ноября, 2020 Без рубрики
Отодвинули облако и…
И уже не спросили, а попросили. И не откажешь.
Он всегда говорил, что 34-й год особенный. Он подарил миру столько талантов, всех и не перечислить.
20-й тоже выдался. Не знаю, что он подарит, но скольких отнял. И не надо говорить про жизнь, про смерть, про удалось, про не забудем. Про банальное не надо. Не его жанр.
Родился и умер шестого. Совершенное число.
Мне повезло, мои мама и бабушка были знакомы с Михал Михалычем. Лет эдак с 14 я не пропустила ни одного его концерта в зале Чайковского. И по пригласительным, и по билетам. Кто любит, тот платит. Бывала и на других концертах, но КЗЧ – особенное для него место. Его московский дом.
И на его дежурстве по стране тоже посчастливилось. Помню, как-то спросила (и это не вырезали из эфира), что, дескать, наш президент сказал, что чистой демократии не бывает, а какие вы видите на ней пятна? Он мне его припоминал. Если вопрос можно пересказать, то ответ, да что там монолог – только слушать. Напеть не получится. Цитата не передаст. Потому и с чужих уст монологи Жванецкого звучат как песни Вертинского, т.е. не звучат совсем. А уж раздробленные по ролям, по бойким репризам, и вовсе вызывают неловкость. Жванецкий, конечно, разошелся на цитаты, мемы, афоризмы, но это лишь одна его грань.
Паузы. Интонации. Манера произнесения. Ускорения и замедления. То, как сам искренне удивлялся, читая собственные тексты. «А неплохо сказано, черт возьми». Все свое, все его. «Никого не цитирую, то есть наружный воздух не поступает». Зато это самое наружное видел очень зорко, очень точно. Потому в последний год и кончились «шутки юмора», точнее уступили место философским зарисовкам, наблюдениям, бытописаниям. В одном из недавних документальных фильмов с его участием, он только присутствует, не говоря за весь фильм ни слова. Молчит. И этим все сказано. Sapienti sat, что уже не до смеха.
Его уже не хватает, потому что он схватывал. «И говорит, как пишет», и записывал за собой, хотя рука не поспевала, потому что мысль стремительно опережала. Он и читал, частенько, торопясь, останавливаемый лишь аплодисментами. Я не знаю ни одного спектакля или концерта, где так часто, громко и искренне раздавались бы овации. С первой минуты и еще с полчаса, после окончания. Стоя. Зал всегда встречал и провожал его стоя. И он принимал это всеобщее и абсолютное признание как-то неловко. Минуту назад, владея залом, без спецэффектов и подтанцовок, он терялся в эти долгие минуты аплодисментов. И благодарил благодарный ему зал.
И это больше не повториться. Как не повторялся он. И неповторимым остался, вернее, оставил нас.
…
Я никогда ни у кого не просила автографов, кроме двух Михал Михалычей – Козакова и Жванецкого. Протянула Жванецкому книгу из его полного собрания, и он, начав подписывать, засомневался:
«Эмилия – это же Эммочка».
«Можно и так», – согласилась я.
«Но Эмма с двумя «н»», – продолжил он.
«С двумя», – подтвердила я.
«А Эмилия с одним», – справедливо заметил он.
«С одним».
Так и получилось безошибочное послание с «ошибкой».
«Дай-ка другой том».
И он подписал и переподписал мне обе книги.
Так и остался первый том – «с любовью», последний – «на память».
С любовью и на память. Как весь он. Как жил и как продолжат жить его тексты в его исполнении.
В Одессе от улицы Гоголя до Приморского бульвара идет бульвар Жванецкого: от стихии Гоголя до морской стихии.
И нет синонимов, аналогов, подобий и равных. Он не через запятую, не один из ряда, не сатирик и не юморист. Он Жванецкий.
ПоКоронное
31 октября, 2020 Без рубрики
Пришла корона, всем — венец.
Корон-Харон напряг крестец —
Высокий трафик в пункт «Конец».
В начале не бывает «-ец»,
Сей суффикс суть трындец.
Коронный номер ждет мертвец.
Он знал и злато, и свинец,
И «браво-бис», и жар сердец…
Но прикрепляет бирку спец,
Кто до поры жилец.
Венец творения ждет венок.
В рожденья день и свадьбы срок.
И в Рождество, и как итог.
Сперва на дверь, затем — на гроб.
Венца творенья ждет венок.
Из лавра, роз, иль слов сонетов —
Прервавшим ясностью сон этот.
Плетут, подносят, возлагают
И вслед за ними умирают.
Эмилия Деменцова