Кудах-тах-крах, или Империя без яиц
22 января, 2021 Театр
Шах и Дюрренматт: о премьере спектакля «Ромул Великий» в Театре им. Евг. Вахтангова
Время вышло. Вышло на подмостки. Театр — чем не машина времени, если тут могут встретиться Рим древний и «Третий Рим» нынешний, мальчик в штанах и без штанов, Фридрих Дюрренматт и Вахтанговский театр (оба в этом году отмечают вековой юбилей)? На Новой сцене театра — старая история. Про лидера, 20 лет правящего страной, про фактическое и моральное банкротство этой страны, кризис правительства, патриотизм на глиняных ногах, лозунги «за веру», поиски спасения в традициях и великой культуре… Смотришь и думаешь, как же далеко мы все–таки шагнули. Вглубь веков.
Читать дальше***
8 января, 2021 Без рубрики, Разное
Вы из себя весь такой респектабельный,
Толк понимаете в интеллигибельном.
Мне безразличен ваш бизнес рентабельный…
Мечтаю пропасть я в восторге гибельном.
Книги? Эрнеста роман. Читабельный.
Меня захватило. Сюжет про рыбину.
Там, где старик некоммуникабельный
Тянет ее большую, как глыба.
Фильмы люблю я те, что смотрибельны.
Чаще всего на каналах кабельных.
Да что обо мне… Вот биткоин прибылен?
Слышала, курс его вариабелен.
Так с бывшей теперь вы уже сепарабельны?
Вы с ней, говорите, разнокалиберны?
Увядшие чувства неоперабельны…
Любовь – это то, что насквозь сенсибельно…
Здесь говорят лаунж весьма фешенебельный.
Да и в скай-баре весьма презентабельно.
Значит у вас есть и бизнес мебельный?
Поднимемся, может? Здесь люд мизерабельный…
Ночь проведя весьма комфортабельно.
Скрылся один, не простившись с изгибами,
Оставив ее образцово-бабельную
Одну на кровати в двухместно-гостинном.
Рубль опять не конвертабелен.
Новый тариф, как всегда, оглобелен.
Коронавирус, твердят, мутабелен.
И грабли все те ж, хоть куранты пробили
Эмилия Деменцова
EIGHT LIGHTS OF THE ISRAELI THEATER: ISRA-DRAMA PERFORMANCES THAT ARE WORTH SEEING TWICE – ONLINE AND OFFLINE
16 декабря, 2020 Театр
Written by Emiliia Dementsova |
Carte Blanche. Created and performed by Michal Svironi. Photo: Gerard Alon. Photo from Isra-Drama official website.
If theater around the world previously sought to destroy the fourth wall, it has recently had to deal with this wall doubling. It is increasingly difficult for the audience and the performance to meet during the COVID-19 pandemic. Theaters in many countries are closed or operating in a limited way. For many theater organisations, online projects have become the only way to survive because theatre is impossible without an audience. It is not easy to convey the live energy of theater, the atmosphere of the auditorium and the tension on stage through digital technology. While some say that nothing compares to the living breath of the theater hall, others are trying to adapt to new conditions. This is achieved with varying degrees of success.
Without a doubt, Isra-Drama & International Exposure of Israel Theatre has become the bright light of online festivals over the past year. Its program included seventeen original productions, as well as six panel discussions about the pressing problems of theatre in Israeli and around the world. This year’s festival preceded the Jewish holiday of Hanukkah. Hanukkah celebrates the victory of light over darkness, purity and sincerity over conformity and adaptability, and spirituality over pure materialism. In this regard, the performances of the festival, unwittingly, corresponded to the message of the holiday – they brought light in all senses of the word.
On Hanukkah, it is customary to light a special nine-branched candelabrum during the eight-day holiday. On each night of Hanukkah, a new branch is lit. The ninth holder, called the shamash (“helper” or “servant”), is for a candle used to light all other candles or to be used as an extra light. In honor of the holiday, here are eight highlight performances of the festival’s program – eight candles from my personal theater candelabra that made a great impression in an online format, and which I will be happy to review off-line when I am in Israel again. Online recordings of all performances are on the festival’s website, so everyone has the opportunity to recharge with the festival’s theatrical energy from almost anywhere in the world.
THEATRE SHAMASH: ISRA-DRAMA & INTERNATIONAL EXPOSURE OF ISRAELI THEATRE
The festival’s creators, including the Ministry of Culture and Sports of Israel and the Hanoch Levin Institute of Israeli Drama, aim to introduce the world to shining examples of Israeli theater. The annual showcase demonstrates innovative solutions that impress theatre audiences everywhere. This year’s festival program was divided into several main thematic blocks: literature, classical theatre, physical theatre, social and political issues, and solo shows. All performances are subtitled in English.
THE FIRST CANDLE: A TALE OF LOVE AND DARKNESS, WRITTEN AND DIRECTED BY AYA KAPLAN (BASED ON SEGMENTS FROM THE BOOK BY AMOS OZ), BY THE JERUSALEM KHAN THEATRE
The play is based on an autobiography of the famous Israeli writer Amos Oz. The book has been translated into more than thirty languages and adapted into a film by Natalie Portman. The play shows the relationship of Fani, the writer’s mother, with her husband and son, and traces the life of the writer’s family and the state of Israel over many decades. The history of the family is intertwined with the history of the people. It is performed in the traditional manner of psychological theatre and is filled with piercing acting. The chamber space on the stage reveals the nooks and crannies of the characters’ souls, their pain, drama and personal experiences. Full of everyday details and as close as possible to historical accuracy, the performance makes the viewer feel like a guest of the Klauzner family who shares their joys, fears and hardships with them.
THE SECOND CANDLE: THE CONSTANT MOURNER BY HANOCH LEVIN, DIRECTED BY ARI FOLMAN, BY THE CAMERI THEATRE
The Constant Mourner. The Cameri Theatre. Photo from Isra-Drama official website.
This performance can be called a fairy tale for adults, but with more truth than magic. However, the main magic is the wonder created by a performance full of illusions, surprises and reincarnations. Music and video design tells the story of a king whose son died of a serious illness. The king relives this tragedy again and again, accompanied by many mysterious rituals and sacred actions. The viewer is muted in the illusory world, inspired by images of early German cinema, and full of non-theatrical, unfeigned pain. Hanoch Levin called the play a “whining comedy,” but it has long been known that genuine comedy must have a core of drama. It is a performance that creates a special world where the sometimes-incongruous is combined with an amazing journey deep into our most painful and bitter emotions. This theatrical production can be therapeutic for many and the theatrical language of Ari Folman, whose animated film Waltz with Bashir (2008) won world-leading awards such as a Golden Globe,, is truly noteworthy.
The third candle: WE BLUSH, created and performed by Gony Paz
Theatre is sometimes compared to exposing the soul. The creators of this production explore the topic of embarrassment and shame, trying to comprehend it in theatrical language. Using dolls, videography, shadow theatre, online shooting, as well as familiar household items in unusual qualities, the creators tell of the birth of human emotions and their manifestations, as well as the birth of theater, which takes place right in front of the audience. This is an amazing experience of living and experiencing feelings that we are not always ready to talk about, but which are an integral part of us.
THE FOURTH CANDLE: MIKVEH BY HADAR GALRON AND DIRECTED BY RAFI NIV, BY HABIMA NATIONAL THEATRE
A mikveh is a Jewish ritual bath. This space in the play becomes a place of revelation, confessions and sorrows for women. Eight dramatic stories are filled with secrets, innuendos and lies, as well as the hardships of women living in a male-dominated religious world. Traditions and rituals, fears and disappointments – each of the heroines has their own deep space of throbbing pain inside. In the play, Hadar Galron explores the role of women and feminism in the conditions of closed religious communities. It not only has much social significance, but also represents an interesting dramatic construction where there are no episodic roles and the voice of each heroine sounds clean, clear and piercing.
THE FIFTH CANDLE: RAINING MEN – CARNIVAL ON THE BATTLEFIELD, BY OR MARIN AND ORAN NAHUM DANCE THEATRE GROUP
Raining Men – Carnival on the Battlefield. Or Marin and Oran Nahum Dance Theatre Group. Photo from Isra-Drama official website.
This is a frank and provocative performance that explores gender boundaries and society’s stereotypes and prejudices. Three men, overcoming the space of their own physicality, create bright and sometimes flashy visual images designed to test the audience’s limits of hypocrisy and excitability. The lively and vibrant palette of emotions generated in dramatic dance and physical sketches is limited only by the space of the audience’s imagination. This is an impressive, vivid and ruthless performance in which gestures and physical actions become more eloquent than words, an energetic and powerful theatrical experience.
THE SIXTH CANDLE: SOMEONE LIKE ME BY ROY CHEN, DIRECTED BY EALEAL SEMEL, BY GESHER THEATRE
Roy Chen wrote this after six months of studying the conditions at Abarnabel Psychiatric Hospital in Israel. The plot tells the story of five teenage patients who put on their own performance. A work with a «double bottom» (play within a play) allows viewers to see familiar things from a different angle. Familiar doesn’t mean normal. Also, what are the limits of the norm? What creates demons within us, and when and where are we ever entirely true? This play reveals the deepest parts of people’s souls and highlights what is usually hidden from us. It is amazing how in a performance that resembles an intimate experience of psychotherapy, there is a place for humor, and spectacular effects that are born at arm’s length are enjoyed at an extremely close distance. The healing power of the theatre has never been so clearly and convincingly demonstrated.
SOMEONE LIKE ME. Gesher Theatre. Photo By: Isaiah Fainberg (Isra-Drama official website)
THE SEVENTH CANDLE: CARTE BLANCHE, CREATED AND PERFORMED BY MICHAL SVIRONI
What do you need for a theatrical miracle? Creator, clown, puppeteer, comedienne, and performer Michal Svironi convincingly proves that there is enough paper and paint, with talent and fearlessness, of course. In her bright and colorful – in every sense of the word – solo performance, the theatre is born here and now right in front of the audience. It disappears in an instant, demonstrating that theatre is the most non-egoistic art that is born and dies over the course of a single evening. The performer fills blank sheet, or Сarte blanche, of the performance with grotesque episodes drawn with theatrical paints and artist’s colors. This is an impressive experience of theatre based entirely on improvisation and interdisciplinary approaches. A symphony of arts, harmony of music, words, images and artistic techniques, facial expressions and gestures, this performance truly expands the boundaries of the familiar. They say that actors are paint in the hands of the director; Сarte blanche is the experience when paint becomes a director. This is an unpredictable canvas that fails to leave one feeling indifferent.
THE EIGHTH CANDLE: THE NEO-ANDERTHALS, WRITTEN AND DIRECTED BY NOAM RUBINSTEIN
If the world ends one day, a new era will come – the era of the NEO-ANDERTHALS. This performance consists of witty and talented physical theater sketches telling us what preceded the general collapse and decline of society. In fact, this is a social pamphlet that does not contain malicious satire, but has talented observations and thoughts about modern technological progress, pop culture and consumer society. It’s a very funny production in which laughter is replaced by thoughts that we are laughing not so much at the actors of this theatrical sitcom, but at ourselves, recognizing ourselves as in a mirror. Clowning, parody, and mimicry make an inspiring theatrical cocktail. Perhaps this is the most optimistic performance of the festival, inspiring positivity and belief that collapse is not the end, but a new beginning. In an era when our plans are being disrupted by Coronavirus, these emotions are entirely hard to overstate.
THE NEO-ANDERTHALS. Written and Directed by Noam Rubinstein. Photo from Isra-Drama official website.
Что нам светит?
11 декабря, 2020 Без рубрики, Разное
Ханука – поистине один из самых зажигательных праздников года – праздник света. Пусть в Лаг ба-Омер масштаб «огнедышащих» забав побольше (в этот день жгут костры), но зато у Хануки дистанция огромного размера: восемь дней, в которые прибавляют по одной свече ежевечерне, а заодно и лишние сантиметры в талии, потому что это еще и праздник пончиков, жаренных в масле.
Праздник установлен в честь изгнания с Храмовой горы греко-сирийских захватчиков, очищения и освящения Храма во II веке до н. э.
Эдакое новоселье на прежнем месте, островок между «было плохо» и «впереди не лучше».
В центре внимания – масло.
Не потому, что про евреев частенько говорят, что они «как сыр в масле». Вот и фильм известного израильского режиссера Гура Бентвича, награжденного в этом году на Московском кинофестивале, перевели именно этой идиомой, хотя в оригинале название звучит «Вишня со взбитыми сливками». Тоже, впрочем, dolce vita.
Так вот «картина маслом» Хануки такова: в те времена, в эти дни взошедши на гору нашли они Храм, оскверненный до рифмы хлам, где святость быльем поросла по углам. Со злобы золою мешался пепел, сыпали головы им в отрепьях. Соль из глаз разъедала раны, в душе саднящие непрестанно. В эти дни, в те времена, казалось, масла хватит едва, но восемь дней побеждало пламя страхи и мрак. И звучало: «Амен». И эхо молитв, и отсвет свечей, мы длим по сей день, и этот елей не по мощам, а жизни во имя. И в крае елей – неугасим он.
Ханука — про чудо спасения, про большую силу, заключенную в малом, пусть дрожащем и сгибаемом ветром, про «бороться и искать, найти и не сдаваться».
Но в этом году Ханука обрела новые смыслы и новых отмечающих.
Потому ли, что тьма сгущается и в новостях беспросвет?
Потому ли что в обществе, где норовят «свечку подержать» известный персонаж, мечтавший о маленьком свечном заводике, обогатился бы?
Или просто Светочи уходят…
Да и законодатели с трибун и правоохранители, что и в прежнее, доковидное время предпочитали скрывать лицо под маской, доходчиво намекают, что фитилёк стоило бы притушить и не подливать масла в огонь.
Прибавить елею, чтобы не еле-еле, польстить? Умаслить? А выгорит? Слишком человеческие вопросы, ведь не только в Хануку хочется, чтобы все было как по маслу… И на это у праздника есть ответ. Он не о лотерейном чуде, но о деятельном. Говорят, чтобы свершилось чудо, человек для начала должен сделать все, что в его силах, выложиться сполна («Светить всегда, светить везде, до дней последних донца»…) И тогда воздастся и прибавится, как в подсвечнике свечей.
Первые подсвечники Маккавеи в Храме соорудили из оружия недавних боев. И праздник этот был возмещением, квинтэссенцией всех торжеств, которые они пропустили за время, когда приходилось защищать жизнь, а не наслаждаться ею.
Может и мы однажды наверстаем упущенное за этот год?
Может и нам повезет дожить до того, что мечи перекуют, и махина Минобороны станет миролюбивей, руководствуясь если не книгой книг, то хотя бы литературными опусами своего министра?
Ханука просто-таки «волюнтаристски» учит, что свет нужно преумножать, и даже робкой «стеариновой свечке» дозволено «молвить словечко» и рассеять тьму. А светобоязнь, особенно на государственном уровне, симптом слепоты…
Кажущееся малым вдруг оказывается достаточным и даже превосходящим ожидания. Флакончика с маслом, найденным тогда в Храме, должно было хватить на день, а хватило на восемь. Это и про наши скрытые резервы, и про ложность любых, даже экспертных прогнозов. И про надежду, живую «пока не меркнет свет, пока горит свеча». И даже когда она снова и снова гаснет, как свеча в руках Олега Янковского в «Ностальгии», что-то незримое, неподвластное глазу, нам все же светит.
Парадоксальный праздник, в нем радость обновления уживается с желанием – чтобы все было по-прежнему. Наши предки стремились вернуть Храму былые назначение и святость, но в то же время преображали его, да и сами, пережив бои и лишения, вошли в него иными.
Урок Хануки и в том, что для обновления нужно сперва очиститься от скверны и элементарного мусора. В культуре, где не любят «выносить сор из избы», это, порой, трудновато. Но после антисептической чистоты, плотно вошедшей в (и спасающей) нашу жизнь, – надежда есть.
Мы сегодняшние, воюя с «незримым врагом» – коронавирусом – тоже мечтаем «жить как жили», без масок, тотальной удаленки и непрестанного чувства опасности: когда человек человеку – «эпидриск» (наш ковидный новояз – еще одна зараза). В то же время мы не склонны к самообману и понимаем, что жизнь изменилась и к былому возврата нет. Просто потому, что мы уже не те, как Платон Михайлович, жалующийся Чацкому. Опыт не прошел даром ни для кого, даже для «бессимптомных». Жизнь для многих обратилась в самоцель – выжить, или упорную надежду – пережить бы и заживем. Б-г даст, переживем, и как в старом анекдоте на вопрос как живете, ответим – «живьём, живьём». Но не заживет…
Тает, как свеча, жизнь, но жизнь, как бы то ни было, – игра, стоящая свеч. В Хануку принято благодарить за то, что довелось дожить до этого времени.
Праздник света – того и этого, и того, что миру синонимом. Но к нашим реалиям ближе свет в конце тоннеля. Он по мудрецу и, не побоюсь этого слова, пророку Жванецкому, есть, но тоннель, сука, не кончается.
Ойкумена
24 ноября, 2020 Разное
Прослойка интеллигенции сменяется иммунной прослойкой.
Ушел сказавший: «Знающего ноты унижает ковбойка».
Троечники по жизни получают опять двойки,
Вызванные к доске. Гробовой. Не хватило койки.
Ведущий богоподобно объявит сводки бодро и бойко.
За отступленья от тона светит головомойка.
Жалеет он по ночам, что не женат на гойке,
А ей не дает заснуть мысль о Митиче Гойко.
В былые дни и года она всё учила рольку,
Кинофеминитив а-ля амплуа изгойки.
Что-то там про село, да про коров и дойку,
Острый шпионский сюжет с агентом в лице землеройки,
Замыслившим адский план хищения маслобойки.
Но однажды пришла пора и внутри зашептало: «Глаза раскрой-ка!
Это дело ты брось, не то увеличится риск отслойки»…
В жизни был полный швах, да и кругом помойка.
И скребло на душе. Перегорела плойка,
Сапоги воротили носы – были нужны набойки.
Заедала себя в тиши у экрана яблочной слойкой,
Заливая огонь души чаем с лимонной долькой.
Судя по новостям, близок финал кайнозойки.
Природа взыскивает у сапиенсов крупную неустойку.
Базис вышвыривает на холод трепаческую надстройку.
Объявляется прошлое самовольной постройкой.
Сносится. Перепелка-перепелочка, спой-ка!
О французском вторженье в Алжир, вызванном мухобойкой.
О Пензе, в которой, как в Питере, тянется набережная реки Мойки.
Набережная, но без реки, слитой в коллектор 80-х гг. постройки.
О том, что все ближе мы к играм голодным пересмешницы-Сойки.
В баре все реже скользят стопки по глянцевитой стойке.
Смирно не прекращаются в двадцать три по нулям попойки.
С оттенком клюквенной (звук икоты) настойки
Покидают заведения люди тонкой настройки.
В городе продолжается точечная застройка:
Вместо двух ветхозаветных вклинилась новостройка
Прямо напротив Садовой, где обитала Зойка.
В квартире её Содом соседствовал с модной кройкой.
В СМИ по традиции распинается «Перестройка».
Она ко всему виновна и в блокировках «Тройки»-
Птицы-Руси, где сколько еще, ну сколько,
Детям, с картины Перова, влачить зимо– и жизнестойко
Бочку бездонную – груз 200 отцов, впрок угробивших стольких.
Тошно коротать дни «постольку-поскольку».
«Спать на своем столбу столпнику ж дайте стойко», —
Писала поэт, не принятая в судомойки.
Даже если и выживет только кабель короностойкий.
Глупое сердце, не ёкай, и мысль, не ойкай.
@Эмилия Деменцова
Отодвинули облако
6 ноября, 2020 Без рубрики
Отодвинули облако и…
И уже не спросили, а попросили. И не откажешь.
Он всегда говорил, что 34-й год особенный. Он подарил миру столько талантов, всех и не перечислить.
20-й тоже выдался. Не знаю, что он подарит, но скольких отнял. И не надо говорить про жизнь, про смерть, про удалось, про не забудем. Про банальное не надо. Не его жанр.
Родился и умер шестого. Совершенное число.
Мне повезло, мои мама и бабушка были знакомы с Михал Михалычем. Лет эдак с 14 я не пропустила ни одного его концерта в зале Чайковского. И по пригласительным, и по билетам. Кто любит, тот платит. Бывала и на других концертах, но КЗЧ – особенное для него место. Его московский дом.
И на его дежурстве по стране тоже посчастливилось. Помню, как-то спросила (и это не вырезали из эфира), что, дескать, наш президент сказал, что чистой демократии не бывает, а какие вы видите на ней пятна? Он мне его припоминал. Если вопрос можно пересказать, то ответ, да что там монолог – только слушать. Напеть не получится. Цитата не передаст. Потому и с чужих уст монологи Жванецкого звучат как песни Вертинского, т.е. не звучат совсем. А уж раздробленные по ролям, по бойким репризам, и вовсе вызывают неловкость. Жванецкий, конечно, разошелся на цитаты, мемы, афоризмы, но это лишь одна его грань.
Паузы. Интонации. Манера произнесения. Ускорения и замедления. То, как сам искренне удивлялся, читая собственные тексты. «А неплохо сказано, черт возьми». Все свое, все его. «Никого не цитирую, то есть наружный воздух не поступает». Зато это самое наружное видел очень зорко, очень точно. Потому в последний год и кончились «шутки юмора», точнее уступили место философским зарисовкам, наблюдениям, бытописаниям. В одном из недавних документальных фильмов с его участием, он только присутствует, не говоря за весь фильм ни слова. Молчит. И этим все сказано. Sapienti sat, что уже не до смеха.
Его уже не хватает, потому что он схватывал. «И говорит, как пишет», и записывал за собой, хотя рука не поспевала, потому что мысль стремительно опережала. Он и читал, частенько, торопясь, останавливаемый лишь аплодисментами. Я не знаю ни одного спектакля или концерта, где так часто, громко и искренне раздавались бы овации. С первой минуты и еще с полчаса, после окончания. Стоя. Зал всегда встречал и провожал его стоя. И он принимал это всеобщее и абсолютное признание как-то неловко. Минуту назад, владея залом, без спецэффектов и подтанцовок, он терялся в эти долгие минуты аплодисментов. И благодарил благодарный ему зал.
И это больше не повториться. Как не повторялся он. И неповторимым остался, вернее, оставил нас.
…
Я никогда ни у кого не просила автографов, кроме двух Михал Михалычей – Козакова и Жванецкого. Протянула Жванецкому книгу из его полного собрания, и он, начав подписывать, засомневался:
«Эмилия – это же Эммочка».
«Можно и так», – согласилась я.
«Но Эмма с двумя «н»», – продолжил он.
«С двумя», – подтвердила я.
«А Эмилия с одним», – справедливо заметил он.
«С одним».
Так и получилось безошибочное послание с «ошибкой».
«Дай-ка другой том».
И он подписал и переподписал мне обе книги.
Так и остался первый том – «с любовью», последний – «на память».
С любовью и на память. Как весь он. Как жил и как продолжат жить его тексты в его исполнении.
В Одессе от улицы Гоголя до Приморского бульвара идет бульвар Жванецкого: от стихии Гоголя до морской стихии.
И нет синонимов, аналогов, подобий и равных. Он не через запятую, не один из ряда, не сатирик и не юморист. Он Жванецкий.
ПоКоронное
31 октября, 2020 Без рубрики
Пришла корона, всем — венец.
Корон-Харон напряг крестец —
Высокий трафик в пункт «Конец».
В начале не бывает «-ец»,
Сей суффикс суть трындец.
Коронный номер ждет мертвец.
Он знал и злато, и свинец,
И «браво-бис», и жар сердец…
Но прикрепляет бирку спец,
Кто до поры жилец.
Венец творения ждет венок.
В рожденья день и свадьбы срок.
И в Рождество, и как итог.
Сперва на дверь, затем — на гроб.
Венца творенья ждет венок.
Из лавра, роз, иль слов сонетов —
Прервавшим ясностью сон этот.
Плетут, подносят, возлагают
И вслед за ними умирают.
Эмилия Деменцова
Ой, папочки!
25 октября, 2020 Кино
«Большое яблоко» надкусили. Фильм Софии Копполы «Последняя капля» стал дебютным проектом Apple TV+ и студии независимого кино А24. Один фильм принес в дома миллионов пользователей «яблочного» сервиса две новости: плохую — «Нью-Йорк умер» и хорошую — «Да здравствует Нью-Йорк». За сюжетом об отношениях отцов и дочерей, жен и мужей, новой этики и старых предрассудков укрылась элегическая песнь об уходящей натуре города-мечты, сосланном в винтажные магазины, на чердаки и телеэкраны. До востребования.
Отголоски манхэттенских словесных пикировок Норы Эфрон оплаканы «Дождливым днем в Нью-Йорке» Вуди Аллена, но «Нью-Йоркские истории» все еще пишутся. София Коппола, в меру своего дарования, пытается не воскресить, но с почестями и достоинством проводить стиль, дух и тональность «гениев места» ее родного города. Города, «френды» и «фолловеры» которого, вытесняют друг друга. Всех уже не вместить, а новые все прибывают.
Редкий случай, когда адаптированное название фильма, отличное от оригинала, оказалось удачным. «Последняя капля» — это конец терпения, переполненная чаша обид, усталости и сомнений. «Любовная лодка разбилась о быт» (оригинальное название фильма On the Rocks — буквально «на скалах»). «Наскальная» живопись — уборка, готовка, хлопоты с детьми, опоздания и отсутствие вдохновения — делают будни Лоры (Рашида Джонс), похожими, как две капли мартини.
Писательница на пороге сорокалетия, она безуспешно пытается приступить к написанию романа, в отчаянии сознавая, что ее собственный роман с мужем, кажется, подошел к концу (On the Rocks — означает ситуацию на грани развода). Косвенные улики прямо свидетельствуют о неверности супруга (Марлон Уайанс). Капля-слеза, выхваченная камерой Филиппа Ле Сурда, падает в бокал, и это становится последней каплей для отца Лоры Феликса (Билла Мюррея), нашедшего в драме дочери выход из собственного «публичного одиночества». Он знаток искусств и art de vivre стремится во что бы то ни стало осудить ее супруга, ибо судит по себе. Моногамия противна мужской природе, подразумевающей доминирование и всеобщее осеменение, рассуждает Феликс.
Дуэт Джонс и Мюррея это «волна и камень, стихи и проза…», и наблюдать за этим бадди-муви приятно и необременительно. До поры… Пока Лора, поджав хвост, бродит по Нью-Йорку, снедаемая подозрениями и рефлексией, папаша решает сесть на хвост ее мужу, начав детективную охоту за изменником. Двойная порция виски on the rocks (со льдом) только прибавляет жару авантюрным планам престарелого ценителя искусств и женского пола всех возрастов. «Даже сухие цветы прекрасны», — уверен он.
«Последняя капля» не столь фильм Софии Копполы, сколь кино Билла Мюррея и в его честь. «Здорово быть тобой? — Я уже привык!» После «Трудностей перевода» и «Очень Мюрреевского Рождества» этот бенефис — третья совместная работа актера с Софией Коппола, которая точно знает, как раскрыть потенциал выдающегося комика с грустными глазами. Здесь Мюррей острит, хандрит, поет, роняет слезы и сыплет колкостями. Словом, эскизно, но ярко демонстрирует весь свой нестареющий арсенал актерских средств, доставляя зрителю истинное удовольствие.
Свистун (в прямом и переносном смысле) и дамский угодник Феликс (дословно «счастливый») он путешествует по вечно новому Нью-Йорку как по старому городу его молодости, не желая мириться с изменившейся действительностью. В интерьерах роскошных ресторанов, исторических баров и знаковых клубов, а также за окном автомобиля с личным водителем можно позволить себе роскошь иллюзии прежней жизни. Сексизм, феминизм, «стартапизм» — Феликс проходит мимо всех этих поветрий, и его старомодность в комплиментах и манерах граничит со скандальностью по меркам нынешней обидчивой эпохи.
Тем временем Лора скорбит о том, что добрачный секс деградировал в супружеский «половой акт» и находит гораздо больше общего с роботом-пылесосом, бьющимся об стену, чем с самой собой образца «добрачного периода». Пока она обреченно выслушивает словесный сор о любовных злоключениях своей подружки-болтушки (прекрасная харАктерная роль Дженни Слейт) герой Мюррея стремится компенсировать все то, что не сумел подарить дочери в детстве, уйдя из семьи, и все то, что не додает ей вечно занятый, «командировочный» муж.
Феликс насвистывает джазовые мелодии, а из уст Лоры выходит лишь воздух, но… Папа может! И в кратчайшие сроки ее жизнь наполняется забытыми ощущениями и яркими красками. Вновь возникают романтика, выходы в свет, спонтанность и женственность, поставленная на пьедестал. Но карета, по законам жанра, превращается в тыкву, а ритуал поедания черной икры в красном кабриолете под аккомпанемент Мины оборачивается горькой пилюлей стыда, которую придется проглотить Лоре.
Глянцевый, радующий глаз красивыми интерьерами и видами, драмеди, в котором находится место даже для погони, тем не менее, буксует и развивается неспешно, как вымученный роман, который во что бы то ни было нужно написать, потому что аванс уже получен. Но в этом движении с торможениями не слабость сценария или режиссуры Софии Копполы, но примета ее незримого присутствия в фильме. Неслучайно Феликс здесь учит своих внучек главным качествам женщины — тасовать и блефовать. Это она, боровшаяся с ярлыком «папиной дочки», из-за кадра подбрасывает неудобные «детские» взрослые вопросы о преходящей любви и приходящем разочаровании, об отдалении и преодолении, о том, как сохранить брак и себя в нем. София Коппола, не то чтобы сводит счеты, но на ином уровне продолжает тему ее фильма «Где-то», проводя раздел между поколением отцов, жертвовавших семьей во имя собственного эгоизма, и детей, которые изо всех сил стремятся не повторять их.
Кажется, что «Последняя капля» довольно поверхностна, но поверхность ее ребриста. Парадокс фильма в том, что харизма и небрежное обаяние поколения отцов сперва очаровывают, а затем резко отметаются поколением детей. Отживающее не приживается на новой почве политкорректности и сдержанности.
Как капля отражает океан, так и «Последняя капля» отражает веяния времени. Коппола раздает всем сестрам по серьгам — в кадре нарочито уживаются BLM, квир, тонкая политическая агитация (плакат на стене Bernie (Сандерс) — 2016 и крупный кадр фото, на котором Билл Мюррей изображен с Бараком Обамой) и мужское/женское, старое/новое. А эпизод, в котором Мюррей не может надышаться роскошным букетом, напоминает не столько о его «Сломанных цветах», сколь о нынешних коронавирусных буднях и страхе потере обоняния.
Лора наставляет своих дочерей быть сильным, а не декоративным полом. «Браслет — напоминание о том, что женщины когда-то были мужской собственностью», — учит Лору отец и дарит ей свои винтажные часы. В финале она променяет их на новенькие Cartier, подарок мужа. «My heart belongs to daddy» оказывается побеждено отголосками марша Мендельсона, и «папина дочка» независимо и гордо становится «мужниной женой».
Окольцованная, по всем канонам патриархата, Лора продолжит свой путь, уверенная в том, что старые шаблоны ее поколению тесны. Отстаивающая независимость, а на деле беспомощная героиня Рашиды Джонс в кризисный момент обращается именно к отцу, которого после череды перипетий, встряхнувших ее серую жизнь, назначает виноватым во всех семейных невзгодах. Феликс же пойдет, точнее, поедет своей дорогой, на охоту за тенями прежнего, его Нью-Йорка. В поисках утраченного города…
Опубликовано в «Кинорепортер»
Прошляпили!
19 октября, 2020 Театр
«О-о, какие интересные шляпки носила буржуазия!», – восклицал герой Эраста Гарина в «Музыкальной истории». Его персонаж Фёдор Терентьевич Тараканов сменил свое пошлое, на его взгляд, имя, на красивое заграничное – Альфред. Эдакий мещанин в выдуманном и нафантазированном себе дворянстве. В пьесе «Соломенная шляпка» Эжена Лабиша и Марк-Мишеля (его почему-то забыли вынести на афишу премьерного спектакля в Вахтанговском театре) беззлобно, но изобретательно высмеивались сословные обыкновения буржуазии. Этот водевиль, ставший образцом жанра и переживший множество художественный реинкарнаций (от спектаклей и оперетт до кинофильмов), стремился к уровню социального портрета эпохи, сравнимого с теми, что создавали Мольер, Бомарше, Скриб.
При всей простоте он содержал в себе черты изящной сатиры над Второй империей. Если не энциклопедию, то путеводитель по французской жизни можно с приятностью обнаружить, перечитав эту комедию. Консервативные нравы и недоверие к иностранцам, финансовые и имущественные вопросы, мода, искусство, досуг, — словом, здесь переливается в юморе образ жизни целой страны. Говорят, на премьере водевиля в 1851 году в Театре де ла Монтансье (Пале-Рояль) один из зрителей даже умер от смеха.
Кинорежиссер Рене Клер в 1927 году нашел в «Соломенной шляпке» возможность выразить сюрреализм будней маленьких людей. Всего за неделю работы над сценарием он создал 600 планов будущего фильма, верного первоисточнику за исключением времени действия: Клер перенес сюжет в La Belle Époque. Кстати, роль Анаис де Бопертюи в этой экранизации сыграла Ольга Чехова. Вслед за Рене Клером черты сюрреализма у Лабиша подмечал адепт этого жанра поэт и прозаик Филипп Супо. Акцент на эксцентрическом начале пьесы воплотил в своей постановке 1935 года Орсон Уэллс.
Легкое, но не легковесное произведение заинтересовало даже этнолога и культуролога Клода Леви-Стросса, сравнившего «Соломенную шляпку» с… трагедией Софокла «Царь Эдип», и обнаружившего, что они «не столь различны меж собой». «Если сексуальный код — единственный, дающий возможность дешифровки мифа об Эдипе, то как объяснить, что мы находим удовлетворение другого порядка, и не меньшее, читая или слушая «Соломенную шляпку»? Трагедия Софокла и комедия Лабиша — это фактически одна и та же пьеса…», – убедительно доказывал он.
Что бы еще сообщить читателю о вариациях «соломенной» пьесы, дабы отсрочить рассказ о спектакле Михаила Цитриняка в Вахтанговском театре? Но, кажется, долее тянуть время, как это делают в спектакле, не гуманно. Итак…
Спектакль, хотя и поставлен на Новой сцене театра, новизной не блещет. В отличие от костюмов Виктории Севрюковой, которые призваны, кажется, отвлечь зрителя от всех несовершенств постановки. Собственно, если воспринимать спектакль как театрализованный модный показ, то, с этой точки зрения, все в нем ладно скроено и сшито…
Блеска новизны нет тут не потому, что «Соломенная шляпка» возвращается в репертуар театра после долгого перерыва, а потому, что ничего нового это обращение не несет. В 1939 году Андрей Тутышкин предпринял постановку, задействовавшую молодежь театра. Спектакль оказался чрезвычайно успешным и запоминающимся. В нем почему-то невесту главного героя Фадинара (Владимир Осенев) переименовали из Элен в Элизу. Эту роль с успехом исполняла в свое время Людмила Целиковская, а роль Феликса, слуги новоявленного жениха, – Юрий Любимов. Но вернемся в 2020, припомнив прежде, слова автора водевиля.
Эжен Лабиш писал, что пьеса походит на тысяченогого зверя, который всегда должен быть в движении. Если она замедляется, публика начинает зевать; если останавливается, – зрители свистят. Нынешняя премьера театра – это тот случай, когда в спектакле остро ощущается, что пьеса написана в пяти актах, и ни минутой сценического действия режиссер жертвовать не готов. Зато каждому из актеров здесь есть, где разгуляться, так что в спектакле нет эпизодических лиц: каждый тут занимает достаточно (в значении «хватит уже») времени. Таким образом, предусмотренное пьесой ускоренное, чрезвычайно резвое действие растягивается, а не летит.
Этот «Безумный день, или женитьба Фадинара» (Леонид Бичевин), мучителен сколь для персонажа, столь и для зрителя. Атмосфера тотальной неразберихи и театрального quiproquo оборачивается ярмарочным зрелищем, вульгарным и нарочитым. Обстоятельства веселого воскресного торжища, развернувшегося на главной площади какого-нибудь заштатного городка (никак не Парижа, как в пьесе) задаются с первых минут спектакля. Ярмарочное колесо (оно же напоминает о механизме музыкальной шкатулки или шарманки) раскручивается, звучит веселая музыка (Борис Кинер, Александр Прокопович) и под нее по кругу, как куклы на башне ратуши с часами, разыгрывающими в полдень представление, движутся все персонажи спектакля. Они пластичны и динамичны до того, что спектакль за ними не поспевает. Игровое динамическое начало пьесы, ее сюжетные скачки с препятствиями превращаются здесь в нескончаемый буффонный кошмар.
Спектакль изо всех сил пытается отвлечь зрителя от неминуемых ассоциаций с киноверсией «Соломенной шляпки» 1974 года, режиссера Леонида Квинихидзе, собравшей плеяду звезд отечественного театра и кино. Фильм разошелся на цитаты и стал искренне любим публикой. Вслед за автором Квинихидзе, атакуя ее, исследовал границы человеческой глупости, ведь в 1851 и Лабиш, и Флобер собиравший коллекцию несуразиц рода людского, и даже Бодлер (он справедливо упомянут в спектакле) в «Цветах зла» занимались на досуге этим неглупым ремеслом. Превзойти этот фильм – задача утопическая, и самым верным было бы не вступать в эту гонку. Однако, когда наблюдаешь в спектакле за трактовкой образа Ахилла де Розальба, то понимаешь, что его авторы изрядно вдохновились работой Михаила Козакова, придумавшего этому своему персонажу, любителю традиционных романсов, нетрадиционную сексуальную ориентацию.
Марионеточные персонажи пытаются добиться смеха любой ценой, но цена эта невысока. Соблазнительные образы Нонны Гришаевой и Александры Стрельциной (в роли модистки Клары), а также Лидии Вележевой и Марины Есипенко (в роли баронессы де Шампиньи) добавляют бурлескные ноты, но общий шарманочный тон «шарманным» (charmant) от этого не становится. Зато шутка пожилого счетовода Тардиво (Андрей Зарецкий / Александр Рыщенков) про повышение пенсионного возраста обречена на ежевечерние аплодисменты. Побольше бы таких, похлеще. В спектакле, где есть лошади, должен быть и хлыст (есть ведь он у модистки). Стоит им воспользоваться.
С трудом, большим трудом воспринимается смешенье «французского с нижегородским», и глядя на сцену, порой становится неловко, будто профессиональные, одаренные, тонко чувствующие артисты одной из лучших трупп страны, выступают здесь без чего-то очень важного… Но в шляпе. Возможно, это важное еще отыщется, спектакль ведь только-только обретает жизнь. Как соломенная шляпка в финале водевиля это нечто спектаклеобразующее непременно найдется, должно найтись. Его отсутствие не задрапировать нарядам и пейзажами Прованса (художник Мария Рыбасова), а также повторяющими плоскость сцены рифмами (Владислав Старчевский). Оно, как и шляпка, где-то рядом. Возможно, у шляпки-то из флорентийской соломки и стоит поучиться эластичности, легкости и бесшовности? Спектакль ведь посвящен Евгению Рубеновичу Симонову, а это обязывает. Одно несомненно «Соломенная шляпка» будет утопать в цветах. Как минимум от общества садоводов Сиракуз.
«Эхо Москвы» https://echo.msk.ru/blog/emiliya_dementsova/2727658-echo/
MISTER TWISTER (MARSHAK-JAZZ CABARET): LADIES & “TRUMP”
19 октября, 2020 Театр
Written by Emiliia Dementsova | 15th Oct 2020 | https://thetheatretimes.com/mister-twister-marshak-jazz-cabaret-ladies-trump/?fbclid=IwAR1kMRcaH2SFx8dl032lner51hosf0vt6ejQYlU959okbqb1qsPG-0KYrz
Nina Andronaki and Anna Dubrovskaya, «Mr. Twister – Marshak-Jazz Cabaret.» Director Elena Kotikhina. Vakhtangov Theatre, Moscow Russia, 2020. Photo by Valery Myasnikov from Press office of Vakhtangov Theatre.
If the United States again accuses Russia of interfering in the election, it will almost certainly be the Vakhtangov Theatre that is to blame because it is the culprit of its own, all-theatrical celebration – the theater turns 100 next year!
Here, in the space of an art-cafe, a person who suspiciously resembles Trump dances in front of the audience; from the stage the performers clearly show that he is nothing more than a marionette in the hands of skilled puppeteers. Moreover, in the hands of several women it has added piquancy.
Indeed, the stars aligned so that the cabaret’s name Mr. Twister – Marshak-Jazz Cabaret unwittingly coincided with many other themes and moods of our times. It is not difficult to see them even while wearing a mask – a relatively new companion to the avid theatergoer. The art-cafe is a cozy space designed for creative meetings between the Vakhtangov Theater’s artists, among other things. It also hosts public performances and readings. Instead of taking on it’s traditional format of a reading or a conversation about art and her work, artist Anna Dubrovskaya decided to stage this fully-fledged performance. Though it is short, it is full-blooded.
The show’s author Samuel Marshak – Russian poet, playwright, translator, literary critic, and screenwriter – is the author of several popular children’s books. Many generations of Soviet children grew up on his poems. As a poet, translator, and literary critic, he had a huge influence on the development of Soviet children’s literature. As a poet-translator, he made a huge contribution to the practice of Russian literary translation. He is the author of classic translations of sonnets by William Shakespeare, songs and ballads by Burns, poems by Blake, Wordsworth, Keats, and Kipling, among a myriad of others. For his translations of Burns’ writings, Marshak was awarded the title of honorary President of the Robert Burns World Federation in Scotland in 1960.
“Mister Twister” (excerpt) Samuel Marshak translated from the Russian to the English by Julian Lowenfeld:
There is overseas, a firm, Thomas Cook,
if bored, if you please, and you wish to look
at the Isle of Tahiti, the snowy Pamirs,
or else to visit “gay Paree”,
it takes Cook a minute,
your ship cabin’s booked.
…
Mister Twister,
Man of great worth,
Owner of factories, ships, journals, boats
Decided at leisure to sail ’round the world
The cabaret’s plot is based on an almost-anecdotal story about a respectable capitalist, Mister Twister, who flatly refuses to take a room in a Soviet hotel because Black people are staying next door. The American millionaire businessman and banker, who is also a former Minister, and owner of factories, newspapers and steamboats has to sleep on a chair in the hallway as punishment for his racism. Overnight, Mister Twister is sobered by a terrible dream in which he is a homeless person who fails to find shelter even in his own mansion. The decidedly-polite, “No seats!” that he hears at the doors of Leningrad hotels turns into a phantasmagoric “No seats in America!”
Who would have expected a story from the 1930s about a racist millionaire, who immigrated to the country of heroes, dreamers and scientists with his family, would sparkle with new color in 2020? The Black Lives Matter movement is taking over majority white nations, but Mr. Twister doesn’t like people of color. Performers Anna Dubrovskaya and Nina Andronaki with director Elena Kotikhina seem surprised by the current relevance of their short show.
In pleasant semi-darkness and beautiful surroundings (the designer is Maxim Obrezkov), soothing music is interrupted from time to time by quotes from Aurelius Augustine, Anatole France, Mark Twain and Ernest Hemingway, who all agree on one thing – the benefits of travel. Needless to say, in the current pandemic era, these quotes sting somewhat given that travel remains only in memories, dreams and stories. At least Mr. Twister (Marshak-Jazz Cabaret) is a theatrical travelogue that offers a musical journey through time and space.
The show is accompanied by light and lively jazz improvisations by the Vakhtangov Theatre Orchestra, marches by Isaac Dunaevsky and Cole Porter foxtrots motifs from “Sun Valley Serenade.” This music is joined by freestyle raps.
The inclusion of jazz is not accidental, because it is a combination of African-American and European music. This is consistent with Marshak’s story. The medley evokes nostalgia for those who grew up in the Soviet era and know Marshak’s poems by heart, but those who know more about Twitter than Mr. Twister don’t get bored, either. This is a rare case of an uncompromising performance that is equally interesting to children and adults alike. Marshak is able to easily and playfully tell children about adults without this being lost in the play.
The arrangements, as well as the orchestra’s performance, are at their best. This includes the musicians’ acting – they are definitely acting, albeit in less direct way. Everything is in time: the music’s harmonies, the musical numbers and the beautiful voices of Dubrovskaya and Andronaki are never lost at any point in the performance.
When we bask in nostalgia upon hearing stanzas from our childhood about a former Minister who decided to travel around the world at his leisure, we are challenged to ponder the Soviet ideologies of the text. Over the years, the messages of the poem derived from Mister Twister’s propaganda have become obvious, and it is hardly surprising that the former Minister is a millionaire. However, all this pales before the author’s melodious, sonorous and rhythmic text. The text and its rhythm are the starting points for the performance, and elevate its two performers.
The performance style is also mirrored in the character’s name of Twister. A twister is a whirlwind, an inventor, a puzzle and something tied up. Surprisingly, much of the performance captures these meanings of the word. The audience feels as though they are in the hold of a large steamer ship caught in a storm, with sharp musical twists setting this mood. Joseph Brodsky wrote that, “only the bottle in a bar will tolerate pitching”, but even though the audience is rocking in different directions, they appear to enjoy it.
The creators did not set out to comment on the present day, so all contemporary relevance remains in the eye of the beholder. Some people will focus on Mr. Twister’s thoughts. Some will be moved to tears of laughter because of the similarity Twister has to Donald Trump given the character is portrayed by a life-size doll with Trump’s trademark features and catchphrases. Then, others will be carried away by their thoughts about the feminist show created mainly by women who turn a man into a doll.
The epigraph of Marshak’s poem, which is included in the play, is a phrase from an old travel guide: “Arriving in the country, try to observe its laws and customs to avoid misunderstandings….” The similarities between the performance and the present day means the show serves as a guide, winding its way between domestic and foreign locations, Soviet and post-Soviet times, and finally satire and travesty.
Mr. Twister (Marshak-Jazz Cabaret) in the Vakhtangov Theatre deceived the expectations of both the public and its own creators. The character completely surpassed them. Capacious, dynamic and full of humor, the show is not just fun, but jokes with the audience without any trace of malice. This is also the case when the words that come from the stage make you want the show to mirror the performance – let it have the same problems as Twister does in Leningrad hotels, so there will never be an empty seat.
Anna Dubrovskaya and Mr.Twister, Mr. Twister – Marshak-Jazz Cabaret. Director Elena Kotikhina. Vakhtangov Theatre, Moscow Russia, 2020. Photo by Valery Myasnikov from Press office of Vakhtangov Theatre.