Жизнь за царя
21 мая, 2010 Кино
Вокруг царя – доверенные и проверенные, – опричнина. А в стране всюду враги, иноземные деньги, подкуп, измена… Прошу прощения, забыла сказать, что фильм «Царь» про Ивана Васильевича, которого именовали Грозным. Так он и вошел в историю. А впрочем, какая разница какой царь и как его именуют? Ведь царь и холопы – это проклятие России от века до века.
Низко кланяюсь создателям великого фильма. Всем – сценаристам, режиссеру, актерам, оператору, композитору, словом всем, всем, всем. Но замечу, что царь в исполнении Петра Мамонова – это, как говорится, песня отдельная. У него космический талант. Он неповторим и неповторяем в каждой сцене: униженно молится, прося подать божий знак; весел, когда перед ним медведь рвет приговоренного; нежен и ласков с девочкой-сироткой; счастлив прибытием Филиппа (великий, незабываемый Олег Янковский), ибо без митрополита никак царю нельзя и т.д. Актер играет. Нет, два часа фильма – он и есть царь. Как же меняется его взгляд, интонация. Никаких криков, все тихо и даже благостно. Все может объяснить ласково, убедительно и даже то, что без жестокости царю не обойтись, и потом враги (внутренние) ведь сами признаются (о пыточных подвалах вроде и не ведает), что замышляли заговор, от Сигизмунда (Жигимонта) деньги получили, извести помазанника Божия собирались… Казнят заговорщиков ежечасно, но по суду и следствию. На все форма есть, законная. Царю нужны верные, а значит запятнанные. Вот и Митрополита захочет он испытать, передав ему право «печалования», но тот суд вершить не возьмется, знает, какие кровавые дела вторит Иван Васильевич.
А народ у Красного крыльца плачет да причитает, ждет царя-батюшку горе свое высказать, а царь-батюшка говорит им, что в грехе погрязли, и, холопы головой оземь и перед царем – серые, убогие спины. А самый верный холоп шепчет царю, что хорошо бы их в грязь брюхами… Ну, как тут слово молвишь?
Роятся вокруг Хозяина опричники, сытые, кровью напитавшиеся, готовые порвать любого. Даже «ату» не ждут. Царя постепенно к рукам прибирают: когда нужно вперед подтолкнут, а иной раз и в неведении оставят. Окружают его плотно. Вот один из самых усердных, он же шут (блистательный Иван Охлобыстин), и про злонравную царицу вольную песенку поет, вавилонской блудницей называет. Его, правда, Иван велит в костер, а ее (по подозрению) обещает заточить в монастыре.
Есть такое латинское изречение: «Каков царь – такова и свита». В России на протяжении всей истории части этого изречения меняли порядок. Цари не только отделены от народа, их свита тоже в пограничном состоянии, сама по себе. Немец-изобретатель (Виллэ Хаапасало) говорит царю: «Тот, кто ближе к государю – обжигается, а кто дальше – замерзает». От того все испокон веку ищут именно теплого места.
Огнем и мечом уничтожают заразу, под корень вырубает семьи, а она не только не идет на спад, но ширится. Вера, – если и есть, то только в царя. Людям веры нет. Потому казнят и доносчика и оклеветанного. Вершит царь страшный суд на земле – «чтоб чисто было». А над ним воронье кружит.
Подогревается опричниками. Вот и Митрополит Филипп уже не угоден, не люб: каяться, повиниться перед Богом зовет. Кого зовет? Помазанника Божия. И Филиппку (холопа, лишенного царем сана) велит в кандалы и в монастырь на цепь на радость опричникам, скалящим гнилые рты.
Царь. Власть от Бога, который проповедовал любовь, милосердие, отвергал зло и насилие. Так от какого Бога?
Наверное, есть в самом слове власть что-то магическое. Особенно в России. Кто не сядет на трон, тот и самодержец. У того и голова кругом от упоения вседозволенностью. А рядом холопы разного ранга, свои проверенные, поют Осанну. И невдомек им, что есть и людской, и Божий суд, что люди иногда устают и от страха…
Последние кадры фильма: Иван Васильевич Грозный задумал повеселить московский люд. Звенят зазывая колокола, голосят глашатаи, стоят корзины с пирогами, сосуды с вином, сидит на своем месте Царь… Камера уходит в закрытые дома и ворота, в пустой безлюдный город. Только одна собака нарушает жуткое безмолвие: бегает от бочки к бочке, нюхает снедь, что-то жует.
Сам Иван Васильевич Грозный растерян. И с недоумением говорит: «А где же мой народ?» Не холопы, а именно народ. И последний кадр: на экране одно слово: «Царь». Один.
Воплощение идеи и темы фильма настолько совершенны, что заставляют забыть о недостатках картины. Не могу их назвать. Картина смотрится на одном дыхании. Только зрачки порой расширяются. Не от жестокости, нет. Фильм этим не страдает. От слов, от убедительности царя, от магии его исполнителя. Или света, который исходит от Олега Янковского. Это не свет камеры, а что-то необъяснимое вокруг похожего на икону лица актера. Страшно осознать, что этот фильм последний для него. Страшно подумать, что в этой роли мог быть кто-то другой. Нет, не мог бы.
Здесь все актеры, даже в эпизодах не похожи на себя. Александр Домогаров (Басманов), поистрепавшийся в сериалах и не всегда достойных работах вдруг предстает большим артистом. И взгляд завораживающе ужасает и жесты верно найдены.
А воевода Колычев (Алексей Макаров) – мучимый пытками на дыбе? Сердце обливается кровью, видя его страдания. Не физические. Он страдает, в его глазах это читается, о том, как проливал кровь за отечество, которое теперь его казнит, как видит мучения своего дяди, низложенного митрополита, как ругает он себя за то, что не переубедил его бежать из города, где забыли о Боге. А ведь предупреждал…
Малюта Скуратов – Юрий Кузнецов. Это серьезнейшая работа актера. Вернейший пес, беспрекословно выполняющий все приказы, предвосхищающий их, просит у врага, которого пришел убить (Филиппа) помощи в исцелении сына. Он разрывается между «долгом» и последней надеждой. Его даже жаль. Ребенок, которого он лелеет и взращивает в тех же подвалах, в которых уничтожает людей, умрет.
А смех царицы (Рамиля Искандер). Содрогаешься от этого адского заливающегося смеха. А презрительный взгляд на толпу, готовую удавить друг друга за монеты, которые бросает она в праздник с Красного крыльца.
Массовка фильма – отдельная тема. Из картин последних лет нельзя найти ничего подобного, могущего встать в сравнение с этим фильмом. Масштабность и дотошность в деталях при съемке сочетаются с невероятной динамикой. Вроде ничего и не происходит, а оторваться невозможно. Это полное погружение не в эпоху, а в осознание истоков многих сегодняшних бед. И их последствий. Фильм – не исторический, он современный. Оттого то и бежит по спине прохладца, что кроме декораций ничего с тех пор не изменилось. В себя приходишь только после аплодисментов, которые непременно звучат в собравшем людей разных поколений и убеждений, зале кинотеатра.
Журнал «Российское кино — РУСКИНО» http://www.ruskino.ru/review/323