«Лицедей»: нет предела совершенству
28 мая, 2010 Театр
Темнота. Непроницаемый мрак. Везде господство черного — в интерьере старой гостиницы, в гнилых пятнах на стенах, в мыслях и душах местных жителей. Вот такая картина австрийского городка Уцбаха, где нет ничего «кроме свиней, церкви и нацистов», предстала взору странствующего актера Брюскона и его семьи.
Брюскон — герой пьесы австрийского писателя Томаса Бернхарда. Отшельник в жизни и в искусстве, критик всего и всех, скандалист и фрондер, в своем завещании он запретил публикации и постановки собственных произведений в родной Австрии.
Пьесы Бернхарда написаны «в столбик». Как стихи. Отсюда такая поэтика, ритм и мелодия фраз. В них нет даже знаков препинания, как в живой разговорной речи. Это обманчивая свобода текста и возможность словесной эквилибристики привлекает режиссеров к постановке его драм. Но, погрузившись в работу, не все могут довести творческий процесс до конца. Миндаугас Карбаускис в «Табакерке» смог. Пьеса Бернхарда, абсурдная по сути, в его режиссуре оказалась очень реалистичной и современной. В ней и фрагменты биографии автора, и переплетение исторических событий, и выявление острых и вечных проблем повседневности.
Итак, Брюскон (А. Смоляков). Глава семейства, директор труппы, состоящей из его жены и двух отпрысков, главный режиссер и драматург, тоже главный. Но, прежде всего, он — актер. Не сходящая театральность проявляется во всем: в манере говорить «в свет», в нарочитых жестах, колоратурных интонациях и дерзких мечтах о театральных триумфах.
Весь спектакль — это подготовка к другому спектаклю, непрерывный репетиционный процесс. В четырех действиях пьесы действия как такового нет, но главное здесь не развитие событий, а текст — монологи Брюскона (а скорее один нескончаемый монолог) с множеством тем-явлений: искусство, семья, политика, болезнь, актерство и абсурдность человеческого существования. Его фразы повторяются, варьируются, их несогласованность — смысловая и языковая — задают удивительный ритм спектакля, не давая зрителю до его окончания определить жанр увиденного.
В перерывах между репетициями Брюскон вспоминает свой успех в Гаспольтсхофене и сотни аплодирующих людей, покоренных его пьесой. Было ли это? Неизвестно. Зритель видит лишь то, что было потом — бессрочный спор с судьбой, забросившей актера в Уцбах с 280 жителями, где до сих пор на стене висит портрет Гитлера («его нельзя убрать. Не здесь»).
Брюскон давяще преобладает на сцене. Он — величина постоянная. Забавный в начале, странный и нервирующий по ходу действия, в финале он покорит зрителей. Не талантом, нет, (спектакль в спектакле провалится), он подчинит, поработит, нравственно и эмоционально тех, кому посылал на протяжении вечера свои мысли, речи, суждения. Но это будет потом. А пока окружен невеждами и бездарными людьми и это, прежде всего, относится к его семье, с членами которой он постоянно «проходит» еще и еще «решающие» места своего произведения.
Агата (Н.Тимохина) — жена Брюскона — редко появляется на сцене. Из-за болезни легких большую часть времени она проводит в комнате. Она безответно подчиняется всем прихотям мужа. Изломанная, она давно «раздавлена» им и потому бессловесна. На все ее скромные просьбы Брюскон отвечает: «Пролетарии всегда стремились к роскоши». А в ответ ему — молчание. Принижение роли жены в доме приводит к пренебрежению женскими ролями в театре Брюскона: «Женщины только делают театр, мужчины и есть Театр».
Ферруччо (А. Усольцев) — сын, названный в честь великого композитора Бузони, оказался недостойным имени гения. Он — «простой человек», у которого нет даже толики художественного разума и восприятия.
Сара (Н. Костенева) — дочь, просто очаровательная глупышка. Либо сошедшая с ума, либо не сознающая пока происходящего вокруг нее.
Брюскона, такая труппа, однако, не огорчает. Он допускает похвалы в их адрес, приписывая их «удачи» своей совершенной методике репетиций. Их бесталанность и слабость не смущают его. Наоборот, он знает, кого можно обвинить в возможном провале представления. Такая же ответственность за неудачу лежит и на публике — всегда глупой и ничего не смыслящей в истинном искусстве. Только изредка он сомневается в себе самом: «Вероятно, она вовсе не так хороша моя комедия». Но эти сомнения театральны. Брюскон одержим. «Die Kunst gehabt потребность в правде чувства» — он, как и персонаж И. Бродского следует этому заклинанию, но в мелочах. Художественное творчество — единственный жизненный смысл для него. Творчество и… куриная лапша.
Свою пьесу — «Колесо истории» — он начал писать с 14 лет, разумея создать честолюбивую комедию, в которой были бы представлены все до того написанные комедии. Абсурдная идея. Он сам понимает это, но все равно желает ее воплотить. Стремление к совершенству, как и в пьесе С.Бекетта «В ожидании Годо», в конечном итоге невозможному, понимание этой невозможности делает недостижимым счастье.
Герои пьесы — Нерон, Цезарь, Гитлер, Сталин, Черчилль, Наполеон и др. Получившееся произведение непостижимо: режиссер по ходу репетиций выбрасывает отдельные, сцены, монологи, героев, детали (смысл же пьесы, вероятно, остается нетронутым). Ежедневно он мнит себя то Шопенгауэром, то равняет себя с Шекспиром. Эту манию величия поддерживают вымуштрованные дети, изо дня в день твердящие ему хором, что он — «самый большой актер всех времен».
Брюскон ведет борьбу вокруг «совершенного» художественного произведения: борьбу против неподходящего зала, бездарности членов семьи, капитана пожарной команды. Брюскон стоит на том, чтобы в зале на пять минут было выключено освещение -тогда эффект действа гарантирован. Этим эпизодом Бернхард намекает на инцидент 1972 года во время премьеры его пьесы, когда автор потребовал создать полный мрак в зрительном зале, что было запрещено по пожарно-полицейским причинам. «Общество, которое не может вытерпеть две минуты мрака, может обойтись без моего спектакля», — заявил драматург. Потом в интервью он скажет «В моих книгах все искусственно, все фигуры, события, происшествия на сцене и сценическое помещение совершенно темно. Во мраке все становится отчетливым».
Действительно, слова Брюскона среди глухой темноты ярко вспыхивают, и следы от этих вспышек остаются в умах зрителей. А пока из-за вспышек огня и пожара в вечер спектакля представление не состоится. Под гром (не аплодисментов) и адский ливень рушатся мечты и надежды. Былой (небылой) успех безвозвратно утерян и невозможен. Но «искусство есть искусство» и потому репетиции продолжаются.
Журнал «Наш фильм» http://www.nashfilm.ru/plays/4092.html