Легче воздуха
29 марта, 2021 Без рубрики
Воздушные шары — обязательные атрибуты праздников, фестивалей и карнавалов — могут становиться символами смерти и разрушений. За свою тысячелетнюю историю они не только развлекали детей, использовались в качестве средства передвижения и служили точками наблюдения, но и убивали тысячи людей, участвовали в войнах и секретных спецоперациях.
В рассказе Эмилии Деменцовой «Легче воздуха», полном исторических отсылок и «пасхалок», наивный воздушный шарик отрицает свою легковесность и погружается в глубинную рефлексию собственного происхождения: какими были пращуры современных шаров? Почему жестокие предки предпочитали войны и хаос? Стоит ли отворачиваться от семьи из-за постыдных поступков родственников? И можно ли самому вернуться к нулевой точке, если когда-то свернул не туда?
Посвящается Алине Арфиной
Шары со взрывчаткой упали на пляж в Ашдоде…
«Вести Израиль»
Витать — моя витальность. Так себе каламбур. Астролог, живущий по соседству, сказал, что воздух — моя стихия. Но для этого не надо быть астрологом, стоит лишь взглянуть на меня. Простор, лёгкость, чувство полёта… Это моё. Да и вообще, семейное. «Смотри, откуда ветер дует. Не виси в воздухе. Ищи ветра в поле, и нос по ветру держи», — учил прадед Аэр. Он был верен себе и своим принципам и, умирая, завещал развеять его прах по ветру. Такова была вольного воля.
Непросто быть потомком родовитой и плодовитой династии, ведущей отсчёт аж с двенадцатого века. Это окрыляет и давит одновременно. Я не заношусь, но мне доводилось вращаться в самых высоких сферах. Монгольфьеры, Шарльеры, Розьеры, — мои предки. Они делали деньги из воздуха, да и я не из тех, кто готов пустить их старания на ветер. Пусть твердят, что наше поколение измельчало, стало тонкокожим, но и нам под силу что-то достойное. Достойное наших предков и сил, вложенных в нас. Так я думал и искал себя, не торопясь, однако, погрузиться в семейный бизнес. Пусть у меня есть склонность к воздухоплаванию, но что если я способен на большее? Я прислушивался к себе, но ветер шумел, оглушая.
Наша семья принадлежит к верхушке среднего класса. Я не знал нужды, но всегда старался сам зарабатывать себе на жизнь. Иногда промышлял частным извозом. И доход, и развлечение. Как-то подвозил весёлую компанию, перебравшую «Кровавой Мэри», и до сих пор помню, как сам опьянел от их веселья.
Мой отец работает в индустрии развлечений. Он оформитель, постоянный участник праздников и торжеств, свадеб и дней рождений. Иногда получает и рекламные заказы, но в последнее время их все меньше. Не подает виду, но чует, что ещё один кризис, и его бизнес лопнет. Так и до капитошек можно докатиться. Моя мама тоже погружена в творчество: аэродизайн, твистинг, небесные фонарики, но я никогда не видел себя в этом, да и дело рискованное, того и гляди — сдует.
Фото- и киногеничный я подумывал об экранной карьере, благо, связи в этой индустрии у нашей семьи прочные. Парижская родня как раскраснелась однажды в 1956, укрывшись «Золотой пальмовой ветвью», а через год усыновив «Оскара», так и осталась краснолицей. Мы, хотя и невесомы, но вес в кино имеем. Недаром нас называют королями эпизодов. Есть даже киноальманах в стиле «Жизнь замечательных шариков», посвященный нашему бесценному вкладу в кинематограф. Ведь даже самые бесцветные из нас способны передать с экрана всю палитру эмоций. Мне вот всегда хотелось сыграть драматическую роль, напоминающую ту, что исполнил друг нашей семьи в фильме «Кин-дза-дза». Там по сюжету в шариках хранили последний выдох умирающего. Роль просто на разрыв. Или что-то дерзкое, как анимационный хоррор «Воздушный шарик Билли». В 90-е он наделал много шуму и собрал охапку наград. Это была смена амплуа, ведь нас всегда считали исключительно милыми и приятными. Это был разрыв шаблона. Но уже через год мейнстрим а-ля «Ферма воздушных шариков» победил. Вот поэтому я и люблю артхаус.
Впрочем, из всей моей большой родни наша ветвь меньше всех жалует кинематограф. Всё потому, что брат моей мамы погиб на съемках «Винни-Пуха». Помните сцену, в которой Пятачок произносит: «Интересно, что это так бумкнуло? И где, интересно знать, мой воздушный шарик? И откуда, интересно, взялась эта тряпочка?». Так вот, это мой дядя. Все трюки он всегда выполнял сам, без каскадеров, и все ничего, если бы не роковая ошибка артиста… Мать взяла с меня слово, что я никогда не буду рисковать собой ради эфемерного. Так кино навсегда осталось для меня мечтой. Да, и с тех самых пор мы не едим свинину…
Поразительно, как изменились нравы. Когда моя пра-пра-парам-пам-пам-прабабушка в конце XIX века позировала венгерскому художнику с влажными глазами, от нее отвернулась вся семья, сочтя подобную вольность аморальной. А сегодня без её потомков искусство уже и не мыслится. Вот и «Девочка с воздушным шаром» сегодня популярней, чем «Девочка на шаре». Кстати, на знаменитой самоуничтожающейся картине изображена моя сестрёнка. Бэнкси просто влюбился в ее формы и лучистую ауру, потому и не стал уничтожать картину до конца, оставив фрагмент с портретом нашей Анаит.
Влюбленный в небо, я подумывал об астрономии. Страшно завидовал моим соплеменникам, покорившим Венеру! Однажды в детстве, когда родители взяли меня с собой в край «перевернутой» Луны — Южную Америку, я узнал о созвездии «Воздушного шара», которое захватило моё воображение. Я подумал, что где-то там, в его очертаниях, в пространстве между Козерогом и Микроскопом (которые так далеки друг от друга в нашем мире логики и так близки в надмирных просторах, не исполосованных осями рацио и эмоцио) расположена волшебная страна из старого мультфильма — страна воздушных шаров, моя страна. Воздушный мир в безвоздушном пространстве. Отец сказал мне, что созвездие это состояло из слабых, тусклых звезд и не стало популярным у астрономов, а позднее и вовсе было отменено. Но разве можно отменить мечту? До чего всё-таки близоруки эти подглядывающие в узкую щель звездочёты. Объять необъятное им не дано. Я до сих пор верю в это созвездие и страну воздушных шаров. Она брезжит в моих снах и теплится в сердце.
В один из тех дней, когда предрассветное величие пятого океана нахлынуло на меня, отозвавшись штормом в душе, я принял решение, нет, я решился — оторваться от семьи, от всего, от душащих нитей (ведь я не марионетка!), от торговцев воздухом, от перспективы горелок и корзин, от колкостей тех, кто считал меня пустомелей, от глупых приколов, грозящих проколоть меня. Я не знал куда лететь, но знал, что лететь надо. Далеко-далеко, точнее — куда подальше. Воздушному мне стало душно. Лёгок, потому что пуст? И пусть! Думайте, что хотите! Пусть я раним и, как, смеясь, говорили близкие, «тонкой душевной организации», но я точно знал, что не сгину, не сдамся, не сдуюсь! И не так уж и просто меня надуть! Так воздушный воспарил над земным.
В полёте я думал, а не податься ли к двоюродным в Каппадокию или даже в Альбукерке на фестиваль. Они там заправляют. Вспомнил и то, как часто бабушка звала меня погостить в Америку. Она хоть и на пенсии, но звезда. Диснеевский «Вверх» кому бы вы думали посвящён? Ещё в юности, пока она не уехала из России, поэт Анненский делал ей недвусмысленные намёки: «Запущу под самое небо — Два часа потом глазей, да в оба!». А потом и Хармс за ней увязался:
«Люди с палками стояти блестят шелестят
и на шарики глядят
как шарики летят
как шарики летят
и блестят шелестят
и палки тоже
блестят шелестят»
Так был влюблен, что заговаривался страшно. От чувств. Обожал её пять лет, не решаясь открыться. Он вспоминал, как восхищали его не только красота и воздушная походка, но милосердие и сострадание «леди-шар(м)»: однажды она помогла бродячей кошке, сильно порезавшей лапу и неспособной сделать ни шагу, вернуться домой.
Вероятно, она переняла у той страдалицы кошачье чутьё. Это был 1938, наступили черные времена – она что-то учуяла в воздухе и подалась в Америку. Одна. Без связей. Пробилась. Она и в свои преклонные годы до сих пор легка на подъем. Молодец. Держится. Навещу ее обязательно, но позже. Сейчас, думал я, важно разобраться в главном. Разобраться в себе. Все дороги открыты передо мной, но лететь будто некуда. Внешность обманчива: я отнюдь не легковесен и склонен к рефлексии. Я остро переживаю всё происходящее в мире и, порой, когда смотрю новости, мне кажется, что я взорвусь.
Меня терзала жажда подвига, манили приключения в духе Жюля Верна, посвятившего одному из моих предков свой первый приключенческий роман. Хотелось совершить что-то такое же важное для людей, что удалось моему немецкому сородичу в конце 1970-х. Он помог переправиться двум семьям из ГДР на Запад, и подвиг его не забыт по сей день – его с почестями захоронили в музее Берлинской стены. Поистине он стал символом свободы. А под силу ли мне нечто подобное? Уготован ли мне подвиг или хотя бы его подобие? Гибкий мешок, чем наполню я себя и свою жизнь? Эти мысли отягчали мой полет.
Пролетая над Череповцом и гнездом кукушки я наткнулся (не буквально, а взглядом) на огромный монитор, транслирующий новости. Там были кадры с Ближнего Востока. Я опустился пониже и приблизился. Не буду говорить, что это было какое-то знамение, нет, я просто узнал на экране кого-то очень знакомого, дальнего, но родного. Как же нас разбросало по свету! Всё из-за войн и конфликтов. Мои предки не отсиживались, а всегда были на передовой. И передали этот урок мужества потомкам. У них были все возможности быть над схваткой, но они всегда лезли в самое пекло. Были разведчиками в англо-бурскую войну в Южной Африке, во Второй Мировой, воюя на стороне Британии, разработали и претворили в жизнь операцию «Outward» – около ста тысяч моих соплеменников рискнули жизнью во имя мира. Только не подумайте, что это бахвальство.
Конечно, я горжусь предками, но помню и черные страницы прошлого нашей семьи. Троюродный дед Фу-Го… В нашей семье не любят о нём вспоминать. В общем, его огненный японский темперамент дорого обошелся Америке. В то же время он дал толчок развитию межконтинентальных ракет. Это, конечно, не стоит тех людских жертв, но наука не терпит сентиментальности. Сын Фу-Го, чтобы искупить грехи отца отдал жизнь делу народного образования – попросту пустил себя на опыты. Школьные опыты. Закон Бернулли, атмосферное давление, реактивное движение, – многие поколения учителей физики поминают его добрым словом.
Но я отвлёкся. Ветер гуляет в голове – прыгаю с темы на тему, переменчив, но не в главном. Да. Ближний Восток. Тогда на экране я увидел свою дальнюю родню. Ошибиться я не мог, слишком уж они яркие, их не спутать ни с кем иным. Но тогда на экране они были словно опутаны чем-то. Я не сразу понял, что это было. Не расслышав слов, сперва я был горд увиденным. Съемки крупным планом, на разных локациях, в небесной синеве. Значит, они совершили что-то настоящее, сто́ящее. Не сразу я понял, что сто́ящее кому-то жизни… Вглядевшись, заметил, что летели они не налегке. К ним было что-то привязано. Что-то, что напомнило мне о дедушке Фу-Го. Я подлетел еще ближе к экрану и вслушался. Корреспондент говорил, как прокурор. Безоблачное небо сменилось выжженной землёй. А потом показали девочку. Девочка плачет. Ее утешают, а шарик летит.
Мой дальний, неизвестный, чужой, и всё-таки брат мой летел над землёй по воздуху, неся металл и огонь, пожирая деревья, сея слёзы. Вот тебе и пять стихий. И я все понял. Понял, где должен быть. В чём моя миссия. Остановить его! Остановить позор. Остановить смерть. Ведь мы летательные, а не летальные. Мы родились для мира. Для пользы человека. С древности мы помогали ему ориентироваться в ночи, помогали выжить. Мы были атрибутом праздника. Символом полёта. Так неужели сегодня мы станем для него вестниками войны, беды, смерти? Улыбка на лицах детей при встрече с нами не может, не должна смениться страхом и слезами!
Я летел в Бурейдж, в Сектор Газа. Ночью и днём. Словно бы почувствовав мою миссию, все ветры были попутными. Летел и думал, что сказать, как образумить. Конечно, те, кто дёргает их за нитки и привязывает фитили и ёмкости с легковоспламеняющейся гадостью или взрывчатку, сильнее. И не щадят никого. Но я попытаюсь. Это не мой выбор, просто выбора тут нет. Но, может, у них тоже не было выбора? Как их убедили творить зло? Соблазнили обещаниями, умаслили похвалами, типа, «Чувак, ты весь такой зажигательный, ты просто бомба», или одурманили смесью? Чем их накачали? Может, они надышались чем-то не тем? Как их отрезвить? Сознают ли они, что поджигают леса, уничтожают поля, отравляют и ранят? Нет, в здравом уме нельзя творить такое. В них что-то помутилось. Или им обещали, что вдохнут в них новую жизнь? Но то была смерть. Их надули!
Быть может там, в поднебесье, бес войны вселился в них и превратил из воздушных в военно-воздушных? Но если охота бомбить, не жалея себя, подайтесь в «водяные бомбочки». Взрывайте воздушные замки! Помогайте, а не калечьте, ведь кругом столько дорог. Можно нести пользу, работая метеорологическими зондами. График хороший, я узнавал. Некуда девать силу? Идите в спорт! Нравится взрывать? Взрыв-шар хотя бы не калечит! А если так тянет в политику, то можно заниматься агитацией, распространять листовки. Нести людям слово, а не смерть. Правда, в Беларуси одного моего родственника убили за это. При исполнении. Против него были войска ПВО. У него не было шансов выжить. Но он погиб как герой, а не как террорист.
Неужели подбитые ветром, свистящим в их карманах, они идут на это ради выгоды? Не понимая, что погибнут не ради блага. Взрывчатку, прикрепленную к ним, маскировали яркими игрушками, надеясь, вероятно, что это привлечёт детей. Я вспомнил ту девочку из репортажа. И представил миллионы других детей, что при виде одного из нас, воздушного шарика, начнут рыдать, вспоминая черноту, пламя и дым… Я латексный, каучуковый, но эту мысль вместить в себя не мог. Шарада. Да, шар ада…
…Я долетел. Не успел я сказать и слова, как меня связали. Связали с другими шарами, привязав к ниткам какое-то тряпье. Воздушные змеи вились и нашёптывали какую-то ересь, подзуживая остальных. Надутые презервативы кричали что-то о своей сверхзадаче. Рядом кто-то осатанелый с кровью в глазах яростно подкачивал шары с такой силой, что те взрывались. Он был, как конвейер смерти, безжалостно идущий на риск. Рисковал он чужими жизнями. Кажется, усади его за компьютерный тест BART он взорвал бы виртуальный шарик вместе с системным блоком. Ведь у него самого не было никаких внутренних блоков…
Те, кого я считал братьями, оказались безликой массой. Зомби. Выпотрошенным ничем. Они были пусты и принимали в себя то, чем их пичкали. Безропотно. Беспрекословно. Я же кричал и вырывался. Но я был один. Один в этой массовке живых мертвецов. Тогда один из террористов взял тонкий прут или стержень и пронзил меня насквозь. Боль была адская, но я остался жив. Вонь. Грязь. Брань. Не выбраться.
А потом. В то, что было потом, не верят даже мои родители. Не поверят и дети. Подумают, я стал жертвой бомбардировки одного из зелёных дронов, разбрасывающих над Тель-Авивом пакетики с трын-травой. Кстати, тут я и обосновался. Живу. Из Майкла, меня ведь в честь одного из наших родоначальников назвали, стал Мишей. Не знаю, нашел ли я себя, но ощущение своего нашел, и я больше не чувствую себя потерянным.
А тот день, день прилёта, который вполне мог оказаться для меня днём отлёта на тот свет, что случилось тогда, вам интересно знать? Да просто ветер переменился. Подул не в сторону Негев, а в «отправителей», словно желая сдуть их с лица земли. Словом, «посылки» все до одной вернулись к «адресанту». А тем, кто всё-таки долетел, довелось повстречаться со «световым лезвием». Что несли, от того и погибли. Ну а я, я выпутался. Или меня выпутали чьи-то невидимые руки, отвязали и легким дыханием отправили в страну, текущую молоком и мёдом. Попал в авиационный заград-отряд, тамошние шары-маркеры привели меня в чувство, помогли реабилитироваться. Своих тут не бросают.
Потом кочевал по израильскому югу – Сдерот, Ашкелон, Ашдод. Загорел так, что стал похож на солнечный аэростат. Где я только ни подвизался, что только ни освоил. Даже киномечта сбылась. Изображал в одном фильме НЛО, а в одном местном ситкоме помогал артистам с озвучанием. Освоившись, подался в Тель-Авив, – хотелось сделать карьеру, а тут для этого больше возможностей. Конкуренция высока, таких, как я много, но я такой один. Грянула воздушно-капельная напасть, остановилось воздушное сообщение, развлекательная индустрия и разные аэромены — воздушные танцоры — поплелись на биржу труда. Я понял, что настало время быть там, где я нужнее. И я метнулся в госпиталь. Там мои навыки пришлись весьма кстати. Я ассистирую пульмонологу (он говорит, что некоторым, но не всем, конечно, полезно надувать воздушные шарики, дескать, сопротивляемость организма инфекциям повышается), подхалтуриваю у психиатра на ниве излечения глобофобии, а когда взгрустнется, всякое ведь бывает, навещаю знакомого дантиста. У него всегда для меня есть в запасе немного веселящего газа.
Все наладилось. Даже полнеть начал. У меня вообще склонность к полноте, летучий я, но тучный, как бы ни превратиться в Z-3500. Вот и моя возлюбленная всё время намекает, что жить со мной, порой, тяжеловато. Она у меня капризная, фольгированная, фигурная, милая и миларовая. А какая у нее пластика! Когда я впервые увидел её, аж стихами заговорил:
«В шумном платье миларовом, в шумном платье миларовом
По аллее олуненной Вы проходите морево…»
Я послал ей воздушный поцелуй, а она не послала меня. Так между нами протянулась ниточка.
С детьми решили не спешить, но я заметил, что она то и дело покупает детские книги то про Гудвина, прилетевшего в Волшебную страну на воздушном шаре, то про Незнайку, путешествующего по городам не без нашей воздушной поддержки. По-моему, это намёк… Но когда я смотрю на современную самонадувающуюся молодёжь, она меня пугает. Быстрая, независимая, всезнающая, с гонором… Мнят себя чуть ли не парашютами, а на деле – мыльные пузыри. Но, наверное, всё дело в том, что они «шарят» больше нашего, а я скоро буду шаркать. Но, вообще-то, я наговариваю, не старый я ещё и нравлюсь женщинам. По крайней мере, пациентки пульмонолога всегда покрываются румянцем целуя меня так, что моя подруга начинает ревновать. Но что поделать, такая работа!
А может и мне какой-то стартап замутить? Жизнь тут нелегка, не легче воздуха, но дышится почему-то легко. Полёт нормальный. По субботам летаю на митинги на площадь Рабина. Да просто надоело это правительственное надувательство! Да что об этом говорить, да и пора мне. Лечу!
https://discours.io/expo/literature/prose/legche-vozduha