«Тарарабумбия»: Чехов на конвейере
9 июня, 2010 Театр
В рамках Международного чеховского фестиваля режиссер Д. Крымов представил спектакль «Тарарабумбия». Фестиваль вне графика (юбилейный), и спектакль из ряда вон. Юбилей всегда напоминание, всегда повод. О А.П. Чехове напоминать не нужно – его пьесы неотъемлемая часть мирового репертуара. Но круглая трехзначная дата вынуждает театры уделить событию особое внимание.
А бывает и так, что участие в празднествах становится возможностью для театра или режиссера заявить о себе, напомнить о своем существовании: авось, одинокий зритель в общей массе потянувшихся к прекрасному (по случаю) забежит и к ним. Как же иначе, как не походом в театр отметить юбилей драматурга?
Неискушенного, сомневающегося в выборе мероприятия зрителя всегда сориентирует реклама. Афиши, плакаты, перетяжки, листовки. По всей Москве. За шесть месяцев до премьеры. Агрессивный маркетинг спектакля Д.Крымова сыграл свою роль, и вот уже зритель на входе предъявляет билет. По этому билету ему обещано зрелище невиданное по объему (другого слова не найти) — герои всех чеховских пьес в один вечер, на одной сцене, без дополнительных сборов.
Ходули, маски, куклы, пение, балет, уличные танцы, цирк, фантасмагория — вот компоненты «Тарарабумбии». Это вначале пугает так, что когда звучит «люди, львы, орлы и куропатки…», ждешь появления зоопарка («вы — звери, господа?»). Потом наступает раздражение и обида. За Чехова, оказавшегося участником того, с чем боролся всю жизнь — пошлости.
Пошлость и претензия на новое слово в искусстве — приговор этому спектаклю. Шифрование, стремление к максимальной непонятности, желание режиссера быть неразгаданным, чтобы сохранить умный вид и стать объектом дискуссий. Пример. Гаснет свет, на длинный подиум выходит полуголый мальчик с ящичком. Разбрасывает его содержимое — фишки от лото и долго, как-то по-обезьяньи, собирает их обратно. Предполагается, вероятно, что в это время зритель должен подумать над глубоким смыслом происходящего. Разгадка зависит от широты кругозора и фантазии. Одни вспомнят, что лото есть в «Чайке», а мальчик, должно быть, Ванька Жуков (правда мелковат) или Бобик (крупноват), ну тогда утонувший Гриша, сын Раневской из «Вишневого сада» (бинго!). Кто-то углядит в этом библейское — время разбрасывать и время собирать. А кому-то покажется, что это намек на фрагментарность и хрупкость нашей жизни, указание на то, что нужно уметь искать вокруг себя и находить. Да мало ли ассоциаций?
Это подбрасывание загадок будет непрерывным: ассоциации на ходулях будут двигаться по подиуму-конвейру. Парад Тригориных с удочками, бранящиеся Аркадины, трупы Тузенбахов, армия Сориных, военный оркестр, камера со стреляющимся Треплевым, ворох кровавых бинтов, венецианские гондолы, сборная по синхронному плаванию, (как аллегория колдовского озера из «Чайки»?), водолазы, матерящиеся гости из Эльсинора (как водится, с бедным Йориком), многоуважаемый шкаф, скелет из него, делегация Большого театра, тридцать три «Три сестры», толпа с чемоданами, Раневские, рыба (если по-чеховски, то, наверное, голавль-мутант или налим), Фирс (слава Богу один) «и вот эта чайка тоже, по-видимому, символ, но, простите, я не понимаю». Итого 75 участников парада (именно так обозначена форма спектакля).
Жанр «парада» — микс из греческой трагедии, комедии масок, японских и русских театральных традиций, перформанса и комедии «положений» (в прямом смысле. Это наглядно иллюстрируют куклы Тригорина и Нины, демонстрирующие их свидания). Как итог — сон-кошмар. Здесь нет оживших чеховских персонажей — одни мертвецы, в черном, белом (цвета смерти), на черном узком, движущемся непрерывно подиуме, более походящем на гроб, крышка которого — крыша театра. Бессвязные фразы, произносимые как заклинания, выстрелы.
Все можно, объяснить, додумать, посмеяться в конце концов. И над вагоном с надписью «Устрицы» и над «делегациией писак», с флажками на которых написано — Толстой, Фейхтвангер, Бернард Шоу, Бунин, Солженицын… Смех безграничен, но иногда он должен быть в рамках. Ведь зритель разный. А то ведь те, которые будут жить через сто-двести лет после» не помянут добрым словом.
«Тарарабумбию», по Чехову, знают практически все. Но в чем смысл этого слова? Может быть в отсутствии смысла? Ведь Чебутыкин, напевая «Тарарабумбию», хотел бы, наверное, словами сказать о своей тоске, боли, но… нет слов, одна «Тарарабумбия». И у Крымова нет слов, только «играет музыка».
Незатронутыми в параде оказались «Дядя Ваня» (от него в спектакле только карандаши Астрова; их покидающие зал зрители берут на память) и «Иванов». И это наводит на страшную мысль о продолжении. Неужели после «парада» будет еще и «демонстрация» или «марш», а вдруг «пикет»? «Если бы знать, если бы знать»…
Журнал «Наш фильм» http://www.nashfilm.ru/plays/4422.html