«Кто боится Вирджинии Вулф?»: жестокие супружеские игры на сцене Театра Наций
21 марта, 2023 Театр
Репертуар Театра Наций – образцовый пример кладези безрисковых активов. Здесь зрителю гарантируется сохранность вложенных в театральный вечер средств и интеллектуально-художественная доходность. Вот и очередная премьера нынешнего сезона «Кто боится Вирджинии Вулф?» аккуратно продлила ажурную строчку репертуара театра. В этом спектакле есть то, что ценит буржуазная публика, рассматривающая театр как инвестицию в себя: звездные имена (Евгений Миронов и Агриппина Стеклова), богатая предыстория пьесы (здесь в основе одна из лучших, премиальных и премированных пьес мирового репертуара), антураж (добротные декорации и костюмы, пусть в них и вложено больше средств, чем мыслей), продолжительность действа (чтобы можно было продлить театральное послевкусие за вкусным ужином) и, конечно, «человеческое слишком человеческое» (т.е. понятный, актуальный, но желательно оторванный от хаоса новостной повестки сюжет, такой как здесь – о перипетиях супружества). Спектакль «Кто боится Вирджинии Вулф?» стал безусловной удачей менеджеров театра, оказавшись при этом театральной неудачей его творческой команды. Здесь со сцены приглашают зрителей погрузиться в безумие «предлагаемых обстоятельств», но омут пьесы оборачивается мелководьем спектакля.
Пьеса Эдварда Олби сколь каноническая, столь и неразгаданная. Снискавшая россыпь всевозможных премий, она так и не стала «прочитанной книгой», потому ее и перечитывают на экранах, подмостках, кастингах по сию пору. У Олби было три Пулитцеровских премии, но если бы не присутствие ненормативной лексики и откровенных сцен в «Кто боится Вирджинии Вулф?», их могло быть бы четыре (совет премии отклонил текст). Зато ее культовая экранизация с участием роковой пары мирового кино Элизабет Тейлор и Ричарда Бертона снискала аж пять Оскаров и более десятка прочих солидных наград. Как жаль, что аура первоосновы не переносится автоматически на последующие ее инкарнации…
Губительный сюжет, вдохновленный древнеримским поэтом Катуллом «odi et amo» («ненавижу и люблю»), разыгрывает актерский квартет – две семейные пары: Джордж и Марта (Миронов и Стеклова) и Ник и Хани (Александр Новин и Мария Смольникова). Поздний визит гостей оборачивается ночью откровений, атак, саморазрушения и краха иллюзий. Как пространство спектакля (сценограф Максим Обрезков) полно острых углов, так и текст пьесы, набухающий от подтекстов и градуса страстей, ранит сердце, вонзается в мозг, колет как жестокой правдой, так и беспощадным вымыслом. Но колкая пьеса здесь расколота на отдельные фрагменты, не образующие единого целого. Единство времени, места, действия при полной атомизации актерского существования. Порой складывается ощущение, что режиссер Данил Чащин здесь, скорее ассистент у маститых и профессиональных актеров, которые сами трактуют своих персонажей так, как им заблагорассудится, не имея в качестве отправной точки внятный или хоть сколько-нибудь оригинальный режиссерский посыл. Оттого спектакль, по сути, представляет собой четыре вполне самостоятельных моноспектакля, внутри замкнутых на себе. Здесь нет ансамблевости, за исключением вкраплений хедз-апов (игры один на один), в котором предсказуемо наиболее интересным является движение героя Евгения Миронова от кастрированности до бессильной ярости. Диссонансы и эмоциональные нестыковки, педалирование эмоций, лобовые мизансцены – все это подчиняется не логике абсурда, но градусу подпития персонажей.
То, что в пьесе порождено тонким знанием психологии, в спектакле стало следствием психологии клинической: здесь после консультации со специалистами наделили каждого из персонажей конкретным диагнозом: от паранойи до истерии, от нарциссизма до инфантилизма. Полутона закрасили монохромными яркими цветами, вывихи сознания распрямили врачебным заключением, сложное упростили, беспросветное подсветили, давящее облегчили. Видимо, из чувства сострадания, публику здесь пожалели и не стали сбрасывать на нее тяжелую наковальню драматургического замысла и зауми. Зрители, впервые познакомившиеся с пьесой в данной ее версии не найдут в ней особых отличий от рядовой теледрамы, разве что кричат тут погромче и больше внимания уделяют мимике и резким жестам.
Нынешний спектакль – вторая постановка Данилы Чащина на сцене Театра Наций. Концепция его первого спектакля «Живой Т.» (по мотивам пьесы «Живой труп» Льва Толстого) словно перенеслась и на пьесу Олби. Здесь тоже пышным цветом расцветает тема смерти и живых мертвецов (так выхолощены тут персонажи, омертвевшие за годы семейных «бури и натиска»). Реплика из пьесы «Flores para los Muertos» (цветы для умерших) здесь обыграна в стиле мексиканских масок, которые принято надевать на «День мертвых». Ассоциация прямолинейная, как и трактовка образов пьесы, перекидывающей мостик к «Трамваю «Желание» Теннесси Уильямса, откуда Олби и взял эту реплику. Если название постановки отсылает к игре слов, в которой песенка про трех поросят и волка (wolf) парадоксально рифмуется с помешательством британской писательницы Вирджинии Вулф, то в спектакле это воплощено в виде маски поросенка, которую надевает на себя Марта, пусть и маска Мартовского Зайца из «Безумного чаепития» Кэрролла была бы более уместна, учитывая размашистость актерского, на грани клоунады, рисунка. «И мальчики в глазах», пусть и не кровавые, выведены здесь на сцену, точнее вывезены на трехколесном велосипеде: незримый персонаж пьесы – нерожденный ребенок Джорджа и Марты здесь явлен во плоти. Видимо, из желания быть понятыми, из простой человеческой потребности вырваться из реальности, пронизанной мемом «все не так однозначно», режиссер решил упростить пьесу до дорогой (но не сердцу) антрепризы.
Брак, выродившийся во мрак, иллюзия, слившаяся в смертельном поцелуе с реальностью, и игра без лицемерия, «до полной гибели всерьез», – все это осталось за пределами спектакля, намеренно избравшего путь искусственных, но не искусных самоограничений. Зияющая пустота сцены в финале заполняется светом Луны, но ничто здесь, увы, не способно заполнить вакуум режиссерского замысла. И если тех, кому неизвестна пьеса, этот безжизненный лунный пейзаж спектакля манит, то другим просто хочется на эту Луну повыть.
Эмилия Деменцова. Авторская версия текста для журнала «КиноРепортер»