«Турандот»: билет на казнь
15 октября, 2010 Театр
В Театре им. А.С. Пушкина сыграли первую премьеру сезона – «Турандот». Режиссер – Константин Богомолов. Художник – Лариса Ломакина. Композитор – Фаустас Латенас. Автор – Федор Михайлович Гоцци…
Спектакль начинается задолго до открытия занавеса. Кроваво-красную афишу у входа в театр не заметить трудно: на ней туловища ангелочков Рафаэля с головами Ф.М. Достоевского и К. Гоцци, опирающиеся на черную массу «с раскосыми и жадными очами». А вверху надпись – «Турандот. Сказка на ночь». Надежды на сказку, или, как писал Гоцци, фьябу исчезают раньше, чем зрители занимают свои места. Публика проходит мимо красных кресел, по красной ковровой дорожке к устланной красным сцене, занавешенной красным занавесом. Это не слилось бы в одну безрадостную картину, если бы не нагнетающая музыка, отсчитывающая тревожный ритм, и гроб, стоящий в углу сцены. Начало спектакля счастливого финала не предвещает, впрочем, ведь и в инициалах автора больше от Достоевского, чем от Гоцци.
Константин Богомолов знаменит театральными экспериментами. «Отцы и дети» в «Табакерке», были перенесены из изящного века в суровую современность, его «Волки и овцы» предупреждали о последствиях слияния власти и церкви, а в «Wonderland 80» режиссер объединил «Заповедник» С.Довлатова с «Алисой в стране чудес» Л.Кэролла. Режиссера с полным правом можно было бы назвать селекционером, но в этот раз – не срослось.
Тонкий побег итальяно-китайско-персидской истории был раздавлен мощными корнями русского психологического реализма. От того, может быть, и не сыграли в финале свадьбу Турандот, в девичестве Настасьи Филипповны, и Калафа из рода Мышкиных. Да и о какой свадьбе может идти речь, когда спектакль начался с поминок. Впрочем, литературе известен случай, когда «на брачный стол пошел пирог поминный».
Спектакль из категории «по мотивам» классики оказался щедро сдобрен современностью. Три девушки в черных париках, одетые в форму китайских школьниц (действие происходит в Пекине) задорно распевают детский фольклор на мотив песенки «Голубой вагон». Но наслушавшись чего-то вроде: «Скатертью, скатертью хлорциан стелется / И забирается под противогаз. /Каждому, каждому в лучшее верится /Падает, падает ядерный фугас», ассоциация с девушками из «Убить Билла» К.Тарантино кажется справедливей.
Зрителям, не наделенным ассоциативным мышлением, спектакль противопоказан, ведь сделан он именно по принципу ассоциаций. У Гоцци – Калаф, приехавший издалека, влюбляется в Турандот, лишь увидев ее портрет. У Достоевского – аналогичный случай с приехавшим из Швейцарии князем Мышкиным. У Гоцци – казнят, у Достоевского о казни рассуждают. У Гоцци – изощренные китайские пытки, у Достоевского – муки совести и страдания душевные. Все предпосылки для театрального эксперимента есть. Но по ходу действия спектакль- гибрид иных соцветий не создает и вянет сцена за сценой. Режиссер заботливо подкармливает его новыми страшилками, элементами стриптиза, заигрыванием с публикой, но безуспешно. Удобряет историю фрейдистскими мотивами (отец Турандот он же Рогожин (В.Вержбицкий) до смерти (в прямом смысле) любит дочь, а она (А.Урсуляк) любит/ненавидит Калафа со всей силой материнского чувства. Скрестили в спектакле Восток и Запад, жестокость и ханжество, попутно изобличили русское неверие и мракобесие. А потом вдруг вспомнили, что спектакль – не лекция, достали маски и стыдливо прикрылись (кстати, маски, как и вся постановка, оказались «made in China»). Актеры с горя закурили, засобирались домой, но это от того, что режиссер ввел идею театральности происходящего.
Как не кричал Калаф-Мышкин (А.Сиротин), стараясь заглушить отрывок из оперы «Турандот» Пуччини, зрители его воплям не вняли и покинули зал. Желание режиссера сделать спектакль «из ряда вон» публика восприняла буквально.
Не думаю, что кто-то рассчитывал увидеть спектакль на подобии знаменитой Вахтанговской «Принцессы Турандот». И дело не в том, что режиссеру не простили его литературного замеса, как выразился он сам, — идея любопытна, но не абсолютна. Театр – искусство чуждое категоричности. Каждый спектакль – как теорема, которую нужно доказывать каждый вечер, снова и вновь. К.Богомолов в своей трактовке уверился абсолютно и ему, кажется, все равно поверили ли в нее зрители. Наверное, поэтому спектакль завершается песней Фрэнка Синатры «My way», которую в данном случае логично перевести как «Моя трактовка». А для убедительности припечатывают спектакль отрывком из К.Гоцци на ту же тему. Неспроста Барах (А.Заводюк), говоря о безвинных жертвах кровожадной принцессы, грустно смотрит в зал. Будь воля режиссера, «дерзновенно возмечтавших проникнуть в смысл загадок» спектакля и не справившихся с этим зрителей проводили бы на эшафот, выстроенный на сцене. Режиссер, как и Калаф, жаждал «смерти или Турандот». Турандот не покорилась обоим.
Журнал «Наш фильм» http://www.nashfilm.ru/plays/4928.html