«Перед рассветом»: Антифашистский коллаж Никиты Михалкова
4 мая, 2025 Театр
Эксклюзивная рецензия на спектакль «Мастерской «12» по мотивам произведений Бертольта Брехта.
Отложив ненадолго томики Чехова и Бунина, Никита Михалков вместе с труппой своего театра «Мастерская 12» взялся за Бертольта Брехта. Постановка под названием «Перед рассветом» станет первой премьерой на свежеотремонтированной сцене на Поварской, и случится это осенью. Но мы, посмотрев спектакль на генеральном прогоне, уже сейчас спешим рассказать, почему его нельзя пропустить.
Общение с разобщенными, атмосфера недоверия и доносительства, мысли об эмиграции (внутренней или внешней), кухонный шепот и крики сердец, тревожные «Барабаны в ночи», ржавые звуки «Трехгрошовой оперы» и безотчетная детская надежда, что однажды на пороге возникнет не «черный человек», но добрый человек. Пусть даже и из Сезуана… Такова атмосфера нового, во многом этапного спектакля «Мастерской «12» Никиты Михалкова».
На афише подзаголовок «Фантазии по мотивам произведений Бертольта Брехта». Фантазии – форма каучуковая, безразмерная, часто используемая для того, чтобы оправдать возможные смысловые или логические режиссерские нестыковки. Но у Михалкова фантазия – творческий инструмент работы над миниатюрами Брехта, взятыми из его произведения «Страх и отчаяние в Третьей империи».
Драматургический материал представляет собой набор разрозненных сцен, связанных лишь предлагаемыми обстоятельствами истории. Краткие и красноречивые они живописуют повседневную жизнь людей в нацистской Германии. Эти 27 написанных автором сцен никогда не ставились на сцене целиком. Режиссеры, обращающиеся к этому драматургическому массиву, всегда отбирали наиболее яркие эпизоды. Никита Михалков выбрал девять из них, подвесив мини-спектакли на музыкальную нить лейтмотива «Бараньего марша» Брехта.
Навеки выбитые в памяти поколений голосом Высоцкого строки «Шагают бараны в ряд, бьют барабаны. Кожу для них дают сами бараны», в интермедиях спектакля Михалкова звучат всякий раз в ином музыкальном жанре, на иной мотив. Зонги здесь театрализованы и решены в стиле кабаре, отсылая к фильмам с Марлен Дитрих и Марикой Рекк. Для каждой интермедии придуман не эстрадный, но театральный образный сюжет в стилистике «Капричос» Франсиско Гойи с его «сном разума, рождающим чудовищ». Инфернальные люди в масках, злые клоуны и падшие ангелы отделяют один эпизод от другого, вместе создавая пугающее демоническое шествие.
Интермедии эти по силе художественных образов и символизму – одна из доминант спектакля. Основные эпизоды хотя и вдохновлены Брехтом, но сыграны все же по Станиславскому. Они основаны на канонах «театра переживания», сосредоточенного на отношениях актера и роли. Интермедии же как раз отвечают основному посылу Брехта как театрального реформатора, создателя «эпического театра», ставившего во главу угла диалог сцены и зала. Брехтовский театр авансцены с его резкостью и плакатностью оказывается сбалансирован здесь психологизмом и сюжетностью.
Разрозненность пьесы оказалась преодолена единством времени, места и действия. Истории германских обывателей разных социальных слоев, возрастов, убеждений, настроений восходят от быта к бытию, иллюстрируют, как вирус ксенофобии и ненависти поражает не страны и народы, а интимную жизнь людей. Сквозь закрытые двери и ставни проникает в дома и квартиры, уничтожая человеческое в человеке.
Мир сБРЕХТил, но все поправимо, ведь надежду, даже если она вне закона, нельзя убить. Никита Михалков и его творческая команда не инсценировали, но развили брехтовские сюжеты. Каждый из них дописан и домыслен так, что если не быть знакомым с оригинальным текстом, не заметишь, где заканчивается Брехт и начинается «фантазия по Брехту», так все органично и кинематографично здесь придумано.
Каждый сюжет – как короткометражный фильм с аллюзиями на Фассбиндера, Фосса и фильмы немецкой киностудии UFA 1930-40-х. На фоне «оживающих» декораций-проекций, с которыми умело взаимодействуют артисты – выпускники Академии Михалкова разных лет, разворачиваются «маленькие трагедии большого дома». Среди них, играющих по несколько ролей, особого внимания заслуживают Данила Дзыгар, Сергей Радченко, Александра Шрамм, Янина Третьякова, Мария Ларина и другие…
На неподвижном экране, расписанном в мельчайших деталях художником Юрием Купером, вдруг дрожит занавеска и в окно врывается нацистский марш, сея черноту в умы и души. Человеческие сердца – благодатная почва, и семена эти прорастают. Мы видим вереницу юных и пожилых, рабочих и интеллигентов, состоятельных и бедных, чью жизнь подменило выживание. Выживание из себя человечности, сострадания, индивидуальности… Их место занял страх. Страх – главное действующее лицо спектакля, торжествующее на сцене вплоть до финала.
Помимо искусных проекций есть в спектакле и экраны, которые, однако, могли бы использоваться активнее и с большим зрительским эффектом. В спектакле немало эпизодов, требующих крупного плана, как, например, в финале сцены «Меловой крест», где одна из героинь выразительно съедает помаду, которой она успела ловко пометить пальто героя-штурмовика, чем решила его участь.
Другой яркий эпизод «Черные башмачки» из полустраничного текста ассоциативно возведен в «гору горя» из обуви жертв концлагерей. «Радиочас для рабочих» становится театральным аналогом «Мефисто» для работников пропаганды, «Нагорная проповедь» иллюстрирует подчиненное положение церкви в тоталитарных режимах, «Жена еврейка», «Предательство», «Шпион» предупреждают, что даже в семье иной раз нельзя быть собой и мыслить свободно, а «Работодатели» предрекают, что возмездие настигает если не самих виновников, то их детей, расплачивающихся за грехи отцов…
Спектакль назван «Перед рассветом», а значит, повествует о самом темном часе истории. Но нет за его кулисами ни страха, ни отчаяния, ведь тьма не вечна. В последнем эпизоде рассвет и мир (не как глобус, а как дружба) проступают на экране. Смущает лишь, что финал носит название «Шутка», но речь о той шутке, которую властители умов и люди, получившие государственные поводья, играют иной раз с людьми, а то и целыми народами.
Но приходит рассветный час, и то, что казалось незыблемым и вековечным, рушится. «Римский салют» сменяется антифашистским кулаком, а макабрическая пляска хороводом народов, сбросивших маски, предрассудки, злобу и ненависть. Театр часто называют зеркалом жизни, отображающим действительность. Случай спектакля «Перед рассветом» настойчиво заставляет надеяться, что жизнь отзеркалит этот долгожданный, желанный и благословенный финал. Если и есть к этому, хочется верить, пророческому спектаклю Мастера «Мастерской 12», вопрос, то только один: далеко ли до рассвета?
Эмилия Деменцова
КиноРепортер https://kinoreporter.ru/pered-rassvetom-masterskaya-12