«Дьявол»: зерна лжи
1 декабря, 2011 Театр
О тяжких последствиях легкомыслия поведали в «Табакерке».
Начатый Михаилом Пореченковым разговор о неземной страсти и приземленных страстях в спектакле МХТ им. А.П. Чехова «Крейцерова соната» решили продолжить в спектакле «Дьявол» в театре п./р. О. Табакова. Эти две повести Л.Н. Толстого всегда идут в связке – одна тема-эпиграф: «…всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Щекотливую тему доверили начинающему режиссеру Михаилу Станкевичу. Дорогу молодым открывает «Табакерка»…
…Сцена разделена на две части – черную и белую. Высшего смысла в этом нет, ибо грешит главный герой на обеих половинах. Как бы не терла выбеленные стены барского дома молодая крестьянка (Маргарита Горюнова), а тряпка все равно черная. Нехитрый быт полуразоренного имения – скупые тусклые декорации – заволокло тенью. Света нет – затмение.
Затмение нашло на молодого юношу Евгения Иртенева. Успешно кончил курс юридического факультета Петербургского университета, что и по тем временам сулило блестящую будущность, имел состояние (не без долгов), связи, словом, перспективу. Внезапно обрушившееся на него наследство и ворох проблем заставили его покинуть город и переселиться в имение. «Деревня, где скучал Евгений,/ Была прелестный уголок;
Там друг невинных наслаждений / Благословить бы небо мог». И все бы хорошо, но Евгению захотелось совсем не невинных наслаждений, но «не для разврата, а только для здоровья». Нашлась крестьянка Степанида, а дальше «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен — чего зря время терять. Ровно в полночь приходите к амбару». И длилось бы это «обыкновенное чудо» любви без обязательств, если бы автором истории был не Лев Николаевич Толстой. Герой женился, но нравственная нечистота его и неутолимая страсть к лю’бой ему чертовке отравила всю его жизнь. Прервать жизнь оказалось легче, чем прервать эту связь.
«Дьявол» загадочное произведение. Дело не в названии, разумеется, а в некоторых биографических совпадениях. История Иртенева — это во многом история яснополянского графа, в ее основе лежит, как это часто бывает, газетная заметка о судебном следователе, убившем после женитьбы на дворянке свою любовницу–крестьянку Степаниду, а спустя два месяца бросившегося под поезд. Как бы то ни было, но легенда гласит, что сочинитель прятал свое произведение от жены в обивке кресла на протяжении многих лет, однако, рукопись была обнаружена супругой. В общем, для кого – семейная ссора, а для кого – повод для постановки.
Кажется, у команды спектакля было все необходимое для его создания. Молодой режиссер Михаил Станкевич, ученик Сергея Женовача, в прошлом актер, награжденный призом «За раскрытие природы чувств автора и актерский ансамбль» за постановку отрывка из романа «Война и мир». У «Дьявола» автор тот же. Но то ли природа чувств оказалась другой, то ли актерский ансамбль не спелся (хотя поют в спектакле прекрасно) – «раскрытия» за два с половиной часа не произошло. Герой застрелился. Зрители разошлись.
Для Максима Матвеева роль Иртенева могла стать переломной. Не все же топтаться в амплуа молодого любовника под восторженные придыхания поклонниц. «Молод, хорош собой, образован, мил! Ах!», обаятелен, аки сахарная свекла, которую выращивает его герой. Но отличия между офисным планктоном Сашей из фильма «Свадьба по обмену» и молодым помещиком из Л. Толстого пока найти трудно. Матвеев – эдакий Молчалин в очках и узком костюме, но эта «умеренность и аккуратность» неприменима к моментам головокружительной (при чтении) страсти, которую не смог изжить (пережить) его персонаж. Роль выучена и рассказана. Как урок. Актера и видно, и слышно, а героя — нет. Нет ни боли, ни болезни, ни азарта, ни той самой дьявольской одержимости. Публика, конечно, хихикает, когда актер произносит: «Я – Лизин муж, и хочу ей изменить с бабой», памятуя недавнее бракосочетание с актрисой Елизаветой Боярской, но это смех околотеатральный. И финальный револьверный хлопок, после долгих монотонных монологов, скорее приветствуется, чем пугает. Пугает другое.
На роль Степаниды приглашена студентка Кирилла Серебренникова Екатерина Стеблина. Это безусловная удача для начинающей актрисы. Для спектакля и зрителя эта удача пока сомнительна. Ее Степанида будто списана с купринской Олеси, уже имеющейся в репертуаре «Табакерки». Дикий, несмышленый зверек, бормочущий нечто нечленораздельное, – вот оказывается каков бес, попутавший нашего героя. У Л. Толстого героиня полна лукавства, озорства, насмешливости. У М. Станкевича – она гибкая, шустрая, но пустая. Нет природной мудрости, есть дикость, задуманная, видимо, как естественность. Только оказалось, что безыскусность героини передалась исполнительнице. Вроде есть и красное платье, и рдяный платок, и губы алые, а чертовщинки нет — ни пыла страсти, ни пламени сулящейся геенны в глазах.
Сцена усыпана зерном. С первых минут оно потихоньку высыпается из молотилки, устроенной главным героем. Что посеет, то и пожнет. Как курочка по зернышку клюет героя тяга к маковому вольному цветку. Она не крепостная, но он закрепощен страстью к ней. Дикой, животной страстью, от того тупоумной. Любовники милуются, кормят один другого медом с руки, вымазывают, вылизывают один другого. Эстетики в этом мало, но это от того, что слова между ними невозможны. Сказал бы он ей как Соломон в Песне песней: «Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!», но так – нагляднее.
Кстати, о благоухании. Удобрение – единственная тема, которую удается «обсудить» любовникам. «Навоз эээ…- начинает было он. «Угу», – поддакивает она, кивая. Вот и поговорили. Не до разговоров, когда мед на устах. И вот фейерверк зерен, град семян заполняет сцену. Но зерна вытопчут. Всходов не будет.
Зерен в спектакле – целая житница, а «зерен» образов – впроголодь. Не то чтобы «навозну кучу, разгребая…», но Роза Хайруллина, играющая мать жены Евгения – настоящее жемчужное зерно. Мать, теряющая власть над дочерью, делящая ее с мужем, уменьшающаяся «в значеньи и в теле». Заболевшая дочь первым зовет к себе мужа, а мать мечется, суетится, ждет, когда и ее подзовут, ждет своей уже не первой очереди. Зато в роли тещи отыгрывается на новоявленном сыне во всю: брюзжит, сверлит колким взглядом, в самую душу глядит. Уж ее-то сахарным взором не проведешь. Чует. Фосфориты…
Еще одна удача – Борис Плотников. Голос, стать, улыбка — в его герое считывается преинтересная биография. Он был не чужд прекрасному – как поет! – и прекрасному полу. От того с любопытством выслушивает исповедь Евгения, припоминая водовороты собственных страстей.
Запах навоза насквозь пропитает дом. Это не от закупленных помещиком на манер толстовского Левина фосфоритов, это душок от дел и помыслов хозяина имения. Евгений жжет на свече руку, пытаясь заглушить пожар внутри. На уме – сеновал и ласки босоногой Покахонтас. Выпачканы диким медом и уста, и душа. И, кажется, спастись можно только отделив душу от тела. Потому – выстрел.
«Дьявол» в постановке Михаила Станкевича более напоминает набор студенческих этюдов, чем цельное полотно. Есть удачные моменты, детали, мелочи, но они пропадают, вязнут в двухактном растянутом действе. Ложка меда в бочке дегтя настроения не создает.
Обилие злаков, которыми завалена сцена, напоминает о народной мудрости – каждое семя знает свое время. Спектакль, хочется верить, прорастет, вырастет до должного уровня, к которому обязывает благодатная почва — сцена «Табакерки». Пока же «Дьявола» хочется изгнать. Не из репертуара, но в репетиционный зал.
Телеканал МИР http://mir24.tv/news/culture/4468225