«Событие» на сцене МХТ им. Чехова в кавычках и без…
27 января, 2012 Театр
Зрителей встречает закрытый занавес с проецирующимся на него лицом младенца. Читавшие пьесу Владимира Набокова знают, что главная ее героиня оплакивает умершего сына. Нечитавшие видят в этом завязку истории, либо намек на то, что через три звонка здесь родится сюжет. Но у театра нет читателей. Только зрители, глядящие и вглядывающиеся, смотрящие и смотрящиеся («театр – зеркало жизни»), всматривающиеся и высматривающие. «Событие» Константина Богомолова независимо от точек и остроты зрения срывает пелену с глаз. История о не ведающих и не видящих располагает к прозрению.
Сюжет по сути анекдотичен – выхваченный эпизод из жизни Любови (Марина Зудина) – жены художника, любовницы его приятеля, возлюбленной отвергнутого любимого, раз покушавшегося на ее жизнь и обещавшего довести задуманное до кровавой развязки. Новость о досрочном освобождении из тюрьмы мстителя нарушает отлаженную как конвейер жизнь семьи русских эмигрантов и их обители – провинциального немецкого городка. В общем, как говорит мать главной героини (непревзойденный в ролях детей и женщин Александр Семчев), писательница-графоманка Антонина Павловна (привет от Чехова): «Можно было бы перенести на сцену, почти не меняя, только сгущая немножко».
Константин Богомолов, известный литературными скрещиваниями и буквосмешениями в этот раз остался верен слову автора, не изменив, однако, себе. Несмотря на следование букве от написанной утонченным языком, полной литературных ассоциаций, юмора, балансирующей между трагедией и фарсом истории не осталось и следа. Изменился дух. «Событие», завершенное в 1938 году режиссер дополнил событиями 1937 и последующих допобедных годов. «Сгустил немножко», выпарил из пьесы игривость, игристость, оставил зрителя вне игры слов, воображения, случая…
Сцена будто препарирована (сценография Ларисы Ломакиной). Внизу — воспроизведенный до мелочей интерьер меблированных комнат, где страница за страницей разворачивается история. Вверху – стена дома, окна, витрина лавки, улица. На ней тоже – История. О ней напомнит красочный, радужный видеоряд: улыбающиеся лица, яркие костюмы, веселый парад. Прекрасный бодрый праздник. Со свастикой. Ритм парада отзовется нагнетающим ходом часов в комнате с низким потолком. Более никаких пересечений – истории верхнего и нижнего уровней будут развиваться параллельно, друг от друга не зависящим образом. Вверху будет наглядное, внизу – неприглядное. И наоборот.
«Событие» Богомолова — это со-бытие героев спектакля. Вот горничная (ее, словно бы следуя заветам К.С. Станиславского о том, что большие актеры не должны чуждаться маленьких ролей, играет Роза Хайруллина) дотошно сервирует стол, подает завтрак, убирает. На столе печенье. Уточняют, берлинское. Здесь на нижнем ярусе, где мелькают призраки прошлого и бередятся незажившие раны, герои «едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки», говорят вяло и нехотя, недоговаривают, а порой и проговаривают скороговоркой никому не нужные слова. Наверху проходят одинокие фигуры, останавливаются, ждут. Всё и все подчинены ожиданию — зрители ждут действия, герои – неминуемого события. Оно не оправдает, но превзойдет все ожидания.
«Глухой ад» — определяет общую атмосферу художник Трощейкин (Сергей Чонишвили) – «Сзади — театральная ветошь всей нашей жизни, <…> а спереди — темная
глубина и глаза, глаза, глаза, глядящие на нас, ждущие нашей гибели». Множество пауз перемежается с музыкальными паузами (композитор Фаустас Латенас). «Что день грядущий мне готовит?» поет патефон посреди «бдения и сна», «Разве у вас не бывает в жизни подобных минут?» вопрошает со второго яруса девушка на костылях (Ольга Литвинова). Учащенное, затрудненное дыхание аккомпанирует тишине – здесь, под низким потолком с низкими страстями душно, удушливо. Проветривают комнату под звуки немецкого марша, врывающегося через окно. Окно закрывают.
На нижнем ярусе готовятся к развязке, а на верхнем – все только начинается. Внизу поют о луне, словно бы вспоминая соломоново «ничто не вечно под луной». На верху восходит звезда: на витрине лавки крупно пишут краткое «JUDE» и припечатывают звездой Давида. «Если я был бы ростовщик, бакалейщик, как бы меня берегли» — заблуждался художник, малюя портреты и не замечая полотен истории за окном. А ведь это были лишь эскизы.
Фассбиндеровскую тишину нарушает музыка П.И. Чайковского. Падает оперный снег, опускается экран с разноцветными радужными кадрами, отдавая дань моде на расцвечивание истории. На экране, словно прожженном шестиконечной звездой, вновь возникают гитлерюгенд, а потом и другие югенд. Из еврейского гетто. В довоенной пьесе мать оплакивала одного ребенка. Пройдет несколько лет, и мир будет оплакивать миллионы детей. Глаза ребенка, лежащего на тротуаре, высохшего от голода, смотрят в зал. Разноцветная смерть без прикрас. Масштабное полотно, зародившееся на узких улочках под закрытыми промолчавшими окнами. Проекция лица ребенка покрывается трупными пятнами под упоительный немецкий тенор, выводящий «Благословен и тьмы приход». Вот так обещанное в программке драматическое действие обернулось драмой человечества. Созрели «учености плоды Германии туманной».
«Нельзя жить, в сослагательном наклонении», — говорят в спектакле. «У страха глаза велики» твердит народная мудрость. Не того боимся, потому близоруки, заверяет режиссер. Событие – явление, от воли человека не зависящее, учит юриспруденция. Многое зависит от нас — учит история. Спектакль Константина Богомолова — это бомба замедленного действия. Гробовая тишина и растерянные аплодисменты — не конец. Трехчасовое действо отзовется в памяти не раз. Назвать спектаклем «Событие» трудно, в нем мало театрального. Убрать кавычки из названия верней всего.
«Комсомольская правда» http://kp.ru/daily/25823/2800642/