«Год, когда я не родился»: год за два
28 мая, 2012 Театр
Театр п/р О.Табакова сыграл премьеру с Табаковым О.П. и Табаковым П.О.
На афише спектакля – дверь с номером «1978». Закрытая, но не запертая. Двери в прошлое у нас не запечатывают. За ней, на сцене, – квартира «ненужных вещей» — корешков неразрезанных книг, расставленных по цвету, сувениров, некопеечных мелочей. В этой богатой обстановке живут «типичные представители» «простой» советской элиты. Проходные комнаты создают мнимое единство семьи в трех поколениях. Не семейное гнездо, общежитие. О приметах времени и времени как плохой примете, о том, что и что именно «бытие определяет» спектакль Константина Богомолова «Год, когда я не родился», представленный в рамках открытого фестиваля искусств «Черешневый лес».
Пьеса Виктора Розова, положенная в основу спектакля, задумывалась как «семейные сцены в двух действиях». Сцен хватает и темы их вечны, как и их участники – «отцы и дети», «жены и дочери»… Есть здесь и зять, женившийся скорее на тесте, чем на его дочери, которая « в семье своей родной казалась девочкой чужой». Семья, что называется, своего времени, большая, занимает шесть комнат. Но ее бытовые дрязги стали только поводом для режиссера рассказать историю Семьи, занимавшей когда-то одну шестую часть света.
«Год, когда я не родился» играют о 1978- м, но икается от него в 2012: год за два. И десяти отличий не наберется. На сцене «Боржоми» на столе, у нас – разве что в подполье. На экране сценическом – программа передач советского телевидения: пионер, дискантом выводящий песню о войне, программа о селекционной работе с георгинами, поэт-пародист Александр Иванов, Иосиф Кобзон, парад и салют. На экране домашнем — ежедневные концерты ко дню и по случаю, «Квартирный (дачный, медицинский, семейный, половой etc.) вопрос», Дмитрий Быков (если повезет), Иосиф Кобзон, парад и салют. И тогда, и теперь Олег Табаков (многие лета!) на сцене. Официальные новости стали мало отличаться от советских старостей – только датой и окраской (даже не политической, а просто тем, что стали цветными). Разве что милиция сменила имя и разменяла понятия о чести и долге. Все-таки «винтаж» и «ретро» у нас никогда не выйдут из моды, будь то вещи, или идеи. Уточнить бы, распространяется ли знаменитое «вино с годами только лучше» на дешевый портвейн?
Спектакль в сущности о том (вернее, и о том), что мы сняли с повестки дня знаменитое гамлетовское: «Порвалась дней связующая нить». «Никто не забыт, ничто не забыто» — поистине стало национальным девизом РФ. Только девиз этот распространился дальше великого подвига солдат-победителей, он объял и мелкое, и мелочное, вроде чашек с отбитыми ручками, пылящимися на полках «на память». Мышление на перспективу, расчеты на будущее и стабильность, идентичная натуральной (без консервантов и регуляторов кислотности) оставили нам от «Гамлета» только один вопрос. И тот от переводчика: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?».
Программка спектакля снабжена фотографией с демонстрации с флагами, созвучными по цвету Красной площади. Символика партии затерта, но сомнений не вызывает. «Кипятковая вязь» тех дней «не простыла» (с книжной полки в сценической квартире с печалью глядит С.Есенин), но регулярно подогревается. Выходят и сегодня с красными гвоздиками, флагами, идеалами на демонстрации и шествия, идут, правда, вразвалочку, годы не те, но убежденно и верно. Верно не столько лозунгам, сколько памяти, своей молодости. В спектакле разыграно стихотворение Эдуарда Багрицкого, упомянутое в пьесе, про «Валю-Валентину». Но Богомолов-филолог одной строчкой не ограничивается, преподносит целиком с: «Пусть звучат постылые, /
Скудные слова — / Не погибла молодость, / Молодость жива! / Нас водила молодость / В сабельный поход, / Нас бросала молодость / На кронштадтский лед. / Боевые лошади / Уносили нас, / На широкой площади / Убивали нас. / Но в крови горячечной / Подымались мы…»
На сцене представитель молодости держит в руках проецируемый на экран красный (с кровоподтеками) стяг со знаменитой эмблемой на тему «хочешь жни, а хочешь куй». Изображение смещается, и вот уже красное древко проходит аккурат по венам знаменосца. «Тридцатые, хорошее было время, верно?» — с сентиментальной улыбкой подмечает подруга юности главы семьи Судаковых (Надежда Тимохина).
«Чтоб земля суровая / Кровью истекла, / Чтобы юность новая / Из костей взошла». Такими плодами «из костей», ими удобренная, и разрешается наша земля, где пшеничные поля легко трансформируются в поля брани. Теми, кто «удобрял» взращиваются новые «кадры». В спектакль вшит диалог Егора (Александр Голубев) с ушлым (перспективным) коллегой (Вячеслав Чепурченко) о ценах на ценности. Дальновидный кадр заверяет, что поколение отцов, живших в нищете и разладе, тяготеет к ценностям материальным, удобствам быта. «Дети» же против материального благополучия тоже не возражают, но для них это не предел. «Порядок восстановить!» — говорит представитель поколения берегов не видящих, и все бы ничего, но нехитрые подсчеты, сделанные режиссером и озвученные со сцены, показывают, что сегодня именно это поколение, заматеревшее в 70-80-е, стоит «у руля».
В спорном спектакле (герои спорят в нем, зрители о нем) бесспорно одно –декорации Ларисы Ломакиной. Художнику, когда-то сумевшему разместить на миниатюрной сцене «Табакерки» квартиру с кухней и лестничной клеткой (спектакль «Старший сын»), на этот раз досталось королевство побольше. Герои пьесы В.Розова живут вольготнее (по метражу, да и вообще), чем герои А.Вампилова, потому на сцене МХТ им. А. Чехова выстроили квартиру в шесть комнат со всеми удобствами. На «чердаке» сцены – экран, на котором, как в мониторе охранника-консьержа, отражается все происходящее во всех комнатах. Многообразие точек зрения героев выражено и визуально- зрители видят происходящее с разных точек и ракурсов. Видят очевидное (оливье на праздничном столе – отголосок семейных дрязг из громкого спектакля К.Богомолова «Лир») и неприглядное (измены, притворство, ноги под потолком…). При желании, спектакль можно смотреть как фильм, игнорируя сцену (подарок для галерки, «большое видится на расстояньи»), эстетика кино в нем превалирует над театральной: сцены выстроены как кадры, да и монтаж текста подчинен этой «раскадровке». Нет в этом слиянии экранного и сценического новомодного эффекта или эклектики, нет наложения или подмены. Форма эта позволяет рассказать (показать) о героях то, в чем они сами себе не признаются, чего не замечают в себе и вокруг. Оттого многочисленные паузы здесь, порой, красноречивее слов.
Впрочем, публика, по привычке, охотнее реагирует на текст. Розовские реплики не потеряли ни актуальности, ни юмора, ни остроты. Памятен и сохраненный на пленке спектакль по этой же пьесе с Анатолием Папановым в главной роли. Спектакль отличный по настроению, ритму, подтексту, оставляющий призрачную надежду на светлое будущее. С тех пор автора пьесы успели вывести с афиш, подзабыть, перевести «во второстепенные», но его слово и темы явно пришлись ко времени. Текст сокращен, отретуширован, доведен до соответствия задумке режиссера. Константин Богомолов не только подробно изучил биографию своих героев, но и додумал их будущее. Соотнес художественный вымысел с исторической правдой, даты с темпераментами. И вышло, что для одних замаячил десятилетний Афган (тема непрестанной войны – одна из болевых в спектакле), для других – шест в ночном клубе, третьи – затянули будущее петлей на шее.
«Забываю о времени, которого не хватает», — говорит в интервью советскому (другого и не было) телеканалу цветовод-любитель. Для зрителей эта фраза обретает иной смысл. Время без действия передает спектакль. Публика перешептывается, вспоминая и глядя на школьную форму, пластинки «The Beatles», каемочки сервизов и прочий «антиквариат» молодости. Актеры же, в этих явно переигрывающих их предлагаемых обстоятельствах, намеренно проговаривают текст, произносят его без знаков препинания и интонаций, устало. Сцена завешена микрофонами, но слышно не все и не всех (в особенности актеров помоложе), кажется, в стремлении жить на сцене как в жизни здесь пренебрегли сценической речью (тут бы кстати пришлось название первоисточника – «Гнездо глухаря»). Но есть и яркие (не на фоне, а сами по себе) актерские работы. Роза Хайруллина в роли торговки овощной лавки производит фурор, срывает аплодисменты и акапелло (крик-плач-стон) Дарьи Мороз. Дуэт Олега Табакова и Натальи Теняковой не вызвал сомнений ни до, ни после спектакля – кажется, они не играют, настолько органичны, присутствуют как свидетели эпохи. Табаков-младший — еще один пример того как, хорошо, плохо ли, но вьется «связующая нить». Для юного актера, студента театрального колледжа (еще одно детище его отца), эта роль – уже не дебют на профессиональной сцене, как оговорено в программке, но пока она великовата, на вырост. Острого и важного для пьесы конфликта отца и сына явить не получилось — быть может из-за конфликта с ролью. Впрочем, стоя на сцене с отцом, в роли его сына, у актера есть пример и ориентир «в кого» расти. Олег Павлович Табаков стал когда-то воплощением «розовского мальчика» в спектакле (а потом и фильме) по пьесе «В поисках радости». Тогда его герой дико кричал от боли за погубленных рыбок («Они же живые!»), нынешний же персонаж («не кочегар, не плотник, — партийный работник) «впервые сердце почувствовал» после не назначения на маячащую на горизонте должность.
«Год, когда я не родился» Константина Богомолова кажется закономерным в череде его спектаклей «Старший сын», «Wonderland –80», «Лир». Объединены они темой роли истории в истории. Речь, конечно, об Отечестве и памяти, в которой «такая скрыта мощь, что возвращает образы и множит». Звучит в спектакле незатейливая песенка про «нефтяных королей», — кто же мог подумать, что она в сочетании с «все могут короли» — станет сегодня неофициальным гимном. «Жениться же по любви» королю с народом никак не удается, – то обман, то насилие. Может и впрямь стоило бы сделать аборт – прервать бремя беременности прошлым. «Год, когда я не родился» ведется от лица нерожденного, самого счастливого из всех персонажей.
Но не все так мрачно. Уморительная (во всех смыслах) постановка предрекает торжество свободы и сестры ее справедливости: Роза Хайруллина напевает блатную классику с текстом «свобода –ля, свобода –ля, свобо-о-да…». А далее титры, аплодисменты и конец. Промежуточный. Ведь в разросшейся как опухоль квартире все еще царит затхлый дух. Дух времени. Проветрить бы! И лучше ветром перемен.
”Комсомольская правда” http://kp.ru/daily/25889.5/2850474/