«Скрытая перспектива»: на развороте
4 июня, 2012 Театр
У Константина Симонова есть стихи, ставшие песней о военных корреспондентах. О людях, по долгу службы приносящих чаще всего плохие вести. О людях, не дающих забыть гибель других людей. Об избравших долг службы по долгу сердца. Военные журналисты – вымирающая профессия. Их убивают. Наивно думать, что когда-нибудь эта военная специализация исчезнет, что люди будут исключительно мирных профессий, а война останется только в словаре редких слов. У Симонова стихи заканчиваются на: «Кто-нибудь услышит,/ Снимет и напишет, / Кто-нибудь помянет нас с тобой!». Помянули в «Современнике» спектаклем «Скрытая перспектива».
Спектакль носит название книги родоначальника военной фотографии, основателя агентства «Магнум», Роберта Капы. «Скрытая перспектива»(«Slightly Out of Focus»), ставшая настольной для фотокорров, упомянута в пьесе. Капа друг Хемингуэя и Стейнбека, оформлявший их книги, бывавший в СССР и погибший в 41 год, подорвавшись на мине во Вьетнаме, – яркий, не требующий комментариев пример журналистики некабинетного масштаба. Журналистики, девизом которой стало его «Если ваши фотографии получаются недостаточно хорошими, значит, Вы недостаточно близко фотографируете». Учитывая время и место подобных съемок, эти слова могут служить приговором. Пьеса Дональда Маргулиса носит название «Time stands still», которое дословно можно перевести как «время застывает». Проделавший большую аналитическую работу при написании пьесы, автор, кажется, зашифровал в ее названии самое важное для его героев – still – можно перевести еще и как кадр, снимок. Фотографу дано остановить мгновение. Военный фотограф останавливает его, не задумываясь прекрасно ли оно. Изменив название спектакля, его создатели невольно породили игру слов и смыслов — у Капы – речь о том, что не в фокусе, у Маргулиса – о том, что в кадре. Эта «игра» очень подходит к спектаклю, в котором второй план, порой, оказывается важнее первого.
На первом плане – возвращение с очередного задания подорвавшейся на мине фотокорреспондента Сары (Чулпан Хаматова). Ее, собранную по частям, перенесшую кому, опекает друг (в перспективе – муж, в финале – бывший) журналист Джеймс (Сергей Юшкевич), навещает фоторедактор (Александр Филиппенко) с подружкой (в перспективе — женой) (Дарья Белоусова). На втором – паузы, многозначительные и, от невозможности высказать, красноречивые и бессильные. В них, бессловесных, вложено больше, чем в текст.
«Скрытая перспектива» — премьера вдвойне. Российский зритель незнаком с творчеством американского драматурга Дональда Маргулиса, лауреата Пулитцеровской премии. Его пьесы популярны на родине (Бродвей) и известны в Европе. Режиссер Евгений Арье, поставивший в «Современнике» уже знаменитый спектакль «Враги. История любви» о жизни после концлагеря, первым представил пьесу Маргулиса в России. В обоих спектаклях на совершенно разные, разорванные во времени темы, оказалось много общего. И актерский дуэт Хаматовой-Юшкевича, и холодный мрак декораций Семена Пастуха, и отдающаяся в висках музыка Ави Беньямина, и потерянность (безысходность) персонажей, героев в полном смысле, свидетелей и очевидцев, оказавшихся жертвами увиденного, для которых пространство и жизнь разделились на «здесь» и «там».
Героев, как совершивших преступления, мучает вина. У Сары это умысел – всю жизнь она извлекает выгоду из чужих трагедий, у Джеймса – неосторожность – он вынужден был уехать и оставить Сару в «горячей точке» после того, как на его глазах расстреляли мать с детьми. Джеймса, казнящегося «если бы я остался…» мучают кошмары, а Сару… Сара мучает окружающих то вспышками резкостей, то циничным равнодушием. Мучает и себя.
«Эмоция достает тебя, когда ты останавливаешься, и тогда то, что ты пропустил через себя становится болезненным. Возможно, мой секрет в том, что я останавливаюсь не так часто», — эти слова военного корреспондента Си Джея Чиверса приведены в буклете к спектаклю. В них еще одна разгадка «Тime stands still» — момента, когда время вокруг замирает, и человек воскрешает в памяти увиденный наяву кошмар. Такое «промедление смерти подобно». Сара, сменяя одну угрозу жизни другой, путешествуя по нарывам мира, боится остановиться и задуматься, боится, что ее «накроет». Нет сил и воли оглянуться и пропустить через себя боль тех, незнакомых, что никогда не позабудутся, отпечатавшись в памяти фотоаппарата и фотографа. Остановишься – погибнешь, не от снаряда, так от разрыва сердца.
Пьеса, в сущности, напоминает разбитое на части интервью с военным фотографом. Автор продумал все возможные вопросы, все болезненные аспекты профессии, напомнил о судьбах и значении людей, которые «с лейкой и с блокнотом, а то и с пулеметом» проходят «сквозь огонь и стужу», передавая нам самое ценное, что есть сегодня, – информацию; людях, которые порой не возвращаются, но чей труд не уходит безвозвратно. Им, погибшим при выполнении своего профессионального долга, и посвящен спектакль. «Скрытая перспектива» балансирует на грани театра документального, так как все в ней правда, и театра социального, социально значимого.
К спектаклю издан без преувеличения уникальный буклет с выдержками из интервью и фотографиями военных журналистов. Тексты в буклете оказываются пронзительнее пьесы, в них несыгранная беда, концентрированная трагедия, представленная читателю без посредников. В нем все ключевые мысли пьесы, с проставленными именами и фамилиями, документальные мысли. Кажется, разговоры о том, что удалось/не удалось режиссеру и актерам в данном случае неуместны. Театр «Современник» задумывался как театр неравнодушный, и создатели нынешней постановки, верно следуя ориентирам, сотворили не столько спектакль, сколько исполнили гражданский долг.
Пьеса Дональда Маргулиса бесхитростна и лишена интриги. Но в ней есть главное – конфликт. Диалоги Сары и Джеймса, полные откровений и болезненных воспоминаний, превращаются в противостояние. Вернувшись с фронта военных действий, Сара попадает не в тыл, но на домашний фронт. Фронт, на котором сталкиваются два военных журналиста, спорящих о себестоимости и необходимости своего риска, и два близких человека, счастью которых мешает осознание несчастья сотен тысяч других людей.
Разбавляет атмосферу спектакля Александр Филиппенко. Он, играющий даже в полсилы, создает настоящий праздник для зрителя. Его герой, ироничный расчетливый редактор, верный друг и любитель приударить за молоденькими тоже переживет гуманитарный конфликт семейного масштаба. «Надоели умные, хочу простоты», — под таким девизом он женится на недалекой, но оборотистой (по возрасту – внучке), Мэнди, которая всегда будет «в кадре». Роль Дарьи Белоусовой, пожалуй, самая динамичная в спектакле и актриса справляется с ней достойно. Ее героиня и ретранслирует вопросы автора к герою-журналисту, и затевает споры, и ведет свою линию «здорового взгляда на мир». Ее Мэнди – специалист по организации событий (праздники, вечеринки и т.п.), вступает в спор с Сарой, тоже специалистом по событиям, но иного рода (войны, голод, геноцид…). Сталкиваются позитив и негатив (и в фотографическом смысле). Мэнди, эксперт по воздушным шарикам, искренне радуется, пролистывая на компьютере «красивые фотки», ради которых Сара рисковала жизнью, и гневно обвиняет ее в бездействии и не оказании помощи лицам, запечатленным на них. Именно Мэнди доверено доведение героев и зрителей до морального тупика. Нелепая, как чеховская Наташа, над которой герои-интеллектуалы смеялись в первом акте, она берет реванш во втором. «Научитесь радоваться!» — заматерев, наставляет она надоевших ей вечной депрессией Сару и Джеймса.
Джеймс же и рад начать новую нормальную жизнь. Он мечтает о семье и нехитром комфорте, жаждет засветить кадры прошлого, избавиться от поглотившего его страха после пережитого шока. Джеймс даже на бумаге оказывается неспособным вернуться туда, где гибнут люди. Он, живой и невредимый, стал подлинной жертвой в отличие от искалеченной Сары. Ее кости срастутся, шрамы зарубцуются, а его душевную рану не сможет залечить даже время. Герой, точно понятый Сергеем Юшкевичем, мучаясь бессонницей, смотрит ужастики, стараясь заместить ужасы реальности вымыслом. Сару же, привыкшую к опасности, пугает комфортный быт ее квартиры. Военный быт, когда каждая минута проживается как последняя, ей яснее и понятнее мирной жизни. Она, борющаяся за мир в мире, в сущности, презирает его. Мирное население не интересно ей, пока ему не грозит опасность. Так, Джеймс, выбравший мирное существование, после девяти лет совместной жизни теряет для нее всякий интерес. Она признается, встретились бы они в баре, она бы не обратила на него внимания, но они увидели друг друга в эпицентре гуманитарной катастрофы, «горячей точке», которая и зажгла в ней страсть.
Все то, что за пределами кадра, числится у Сары побочным, второстепенным. Ее, держащей объектив, жизнь тоже лежит за границей кадра, и потому она перестает быть женщиной, но ни на мгновение – фотографом. «Где моя камера?» — первый вопрос загипсованной Сары, переступившей порог дома. От женского – только инстинкты и вспышки страсти на лезвии смерти, тем и можно объяснить ее измену с фиксером (проводником из местных) Тариком. Кажется, если бы он не погиб, подорвавшись вместе с ней, она и не вспомнила бы о нем. Чулпан Хаматова играет эдакого Хэмингуэя в юбке, все сводящего лишь к теме войны и подвигов, на вопрос «кофе или..», все чаще выбирающего «или». Ее Сара, несмотря на все подтексты, получилась монотонной, даже скучной, а, главное, неубедительной. «Верю» на вопрос Джеймса о том, верит ли она в то, что ее труд может что-то изменить в этом мире, вернуть в него мир, это неколебимая вера в свой долг. А вере чужды аргументы. Это через паузу «верю» от сердца, замершего и не способного перенести чувство того, что его боль напрасна. На стороне Джеймса здравый смысл и утверждение из школьных учебников, что подвиг – это девиация, отклоняющееся поведение.
Дональд Маргулис тонко проводит мысль о том, что военная журналистика это и искусство. Так, Сара, равнодушная к своей славе и популярности, в отличие от Джеймса, остро ощущающего себя «рядовым», пролистывая авторский экземпляр альбома со своими фотографиями, приходит в гнев, когда видит фото, напечатанное на развороте. В тот момент ей жаль «убитого» фото, а не убитого на нем. И вот ведь чудовищный парадокс: фото, на котором беда и смерть может быть страшно (!) красивым. Но как соотнести восхищение с ценой этой красоты?
На ту же тему вписана беседа о театре. Герои говорят о том, как люди способны платить большие деньги за билет на спектакль, «вгоняющий их в депрессию». «Скрытая перспектива» — спектакль не развлекательный и даже не обнадеживающий. Как лекарство – горькое, но необходимое. Ведь он о том, что мы в состоянии пропустить мимо ушей, обойти взглядом. Об умышленном обмане зрения, избегающего неприятных «картинок с выставки» нашей жизни. Он лечит равнодушие, приводящее к тому, что кадры из чужой далекой хроники становятся близкой реальностью. Он о том, чтобы люди задумались над тем, как им в один из дней не оказаться под прицелом двух объективов, – только один из которых принадлежит журналисту.
Финал пьесы не рассудит героев, отправит каждого по своему пути – Джеймс познакомится с камбоджийкой-реаниматологом (может быть, она вернет его к жизни), Сару будет ждать Кабул. И будет ждать Нью-Йорк. Но, дождется ли…
На сцене, на которой воссоздан интерьер нью-йоркского лофта (элитное жилье на чердаке бывшей фабрики), отгороженной от зрителей стеклянной стеной-экраном, закроется фортка. Щелкнет как затвор. Затвор фотоаппарата или автомата? На экране загорится: «В 2011 году погибли 103 журналиста». И спектакль закончится минутой молчания. А потом кто-то зааплодирует, а кто-то разведет руками.
«Комсомольская правда»