«Цена»: образец не для продажи
12 декабря, 2012 Театр
В театре им. Вл. Маяковского провели переоценку ценностей.
На Малой сцене театра им. Вл. Маяковского стулья свисают с потолка, а в зале нет свободных мест. Пятачок сцены укутан полупрозрачной пленкой (художник Владимир Арефьев), – защищен от пыли. Но пыль все равно есть – пыль обращенного во прах временем времени. Груда старой мебели, собранной в доме, обреченном на снос, – повод и символ этой истории. Новая мебель ждет своего часа в витринах, а эти вещи ожидают своей участи: и шкаф, и кровать, и арфа со сломанным резонатором, — грузны, старомодны, обветшалы. Вещи треснуты, дом идет на слом, да и «время вывихнуто»… Время в зале, как недавно подметили Сверху, «предгрозовое», время на сцене – после грозы, после «Великой депрессии». Гроза не освежила, разрушила дома и судьбы, планы и хребты.
«Цена» Артура Миллера — пьеса о двух братьях, которые, как в той детской загадке «через дорогу живут, а друг друга не видят». Объединенных родством их разъединил выбор: один — Виктор (Александр Андриенко) всю жизнь помогал отцу в ущерб своей карьере и мечтам о науке, другой – Уолтер (Виктор Запорожский) забыл об отце и сделал карьеру врача. Правильного выбора, кажется, не было изначально. Из двух зол — три исхода. Третий – Буриданов, летальный.
Как цена и товар стремятся к точке равновесия, так герои спектакля ищут равновесие душевное. Помочь в поисках призван человек, который всему и всем знает цену, оценщик Грегори Соломон (Ефим Байковский). В пьесе Артура Миллера нет случайностей, а потому Грегори действует как тот мудрый Соломон, у которого «Ты прав…. И ты прав… И ты тоже прав». Спектакль, как и пьеса, лишен категоричности, а потому, пока оценщик будет описывать вещи, зрителям представится возможность провести инвентаризацию иного рода.
«Маяковке» в этом сезоне 90, Грегори Соломону из «Цены» — почти 90. Столько же и его исполнителю. Но возраст в спектакле сказывается разве что на мебели. Да и та крепче крепкого. В театральной летописи Ефима Байковского уже есть роль Грегори Соломона, но нынешний спектакль, вне сомнения, – не «второй». Байковский следует фамилии своего персонажа и царствует на сцене как царь Соломон. Мудрствует и хохмит, но ведь «хохма» и переводится как «мудрость». Акробат в прошлом его герой изящно управляется с тростью, занимаясь по ходу действия виртуозной словесной эквилибристикой. Нет хуже оскорбления в его устах, чем сказанное в манере лукавой похвалы — «современный человек». Заговаривая с другими персонажами спектакля, он «заговаривает» их. И тянет, тянет время до объявления цены, вытягивая жилы из семьи Францев. Тянет их свободное время, продлевая свое. Свою жизнь.
Запертая в одной комнате история из прошлого и о прошлом. В ней все старо, но не устарело по сей день. Здесь с трудом сносят вечно новую жизнь за окном, которая сносит дома и возводит здания. Место для жизни не тождественно жилью, и это отлично понимает Виктор. Внешняя холодность и скованность, игра актера на одной ноте умышленны. Это «двойная игра»: внешняя сдержанность и внутренний надрыв. Продолжая предметный ряд спектакля, – Виктор – «вещь в себе». Несбывшееся и невысказанное похоронено в душе его персонажа, всю жизнь строившего свой Дом. Речь не о стенах и обстановке, а о том, что «не для продажи». Уют не тот, что от быта, но от бытия. То, что для Виктора – былое, то для его брата Уолтера – б./у..
Герои на фоне мебели уступают ей в крепости и основательности. Два брата – две философии. Один задумывается о цене поступка, другой готов достичь цели любой ценой. Один не умеет торговаться, другой выторговывает самую малость. Один знает, что есть то, чему нет цены, другой – то, что «в цене».
Мужскую драму разбавляет женское суетливое присутствие. Героиня Татьяны Аугшкап весь спектакль мечется, колготится, хлопочет. Ссорит и примиряет, спорит и соглашается, опровергает ею же опровергнутое. Образ этот прочтен режиссером отличным от других постановок пьесы образом. Если муж Эстер ловит спиритов прошлого, то ее более привлекает spiritus vini. Этот легкий допинг закрепляет на лице виновато-озорную улыбку – броню от неприятности жизни, ее неприятия. Суетная игривость и нарочитость маскируют еще одну драму, которых в спектакле и без того с избытком.
«Так поступают все!», — убеждает она мужа продать «вещное», пожертвовав «вечным». В отличие от других персонажей она не выбирает между прошлым и будущим, она – в настоящем. В распродажах и штамповке. «Я хочу ходить!» (в рестораны, кино и проч.), Ведь «Ходить куда-то НАДО!», — кричит Эстер Виктору, а тот убеждает ее, что жить в «сравнительной степени» (себя со всеми сравнивая), значит не жить вовсе.
«Цена» Леонида Хейфеца вызывает в памяти кинотеатральные ассоциации. Спектакль словно бы начинается диалогом из «Старого Нового года», где герой Петра Щербакова рассказывает про традицию Рима выбрасывать из окна старые вещи и даже мебель. «В Древнем Риме?», — уточняет герой Евгения Евстигнеева. «Почему ? В нашем!», — слышит в ответ. Завершается же спектакль в миноре, в тоне монолога Льва Дурова из «По семейным обстоятельствам»: «Малогабаритные квартиры, малогабаритные семьи, этак скоро и души станут малогабаритными… Вся семья собирается за большим столом. Где сейчас такие семьи? Я вас уже не спрашиваю — где такие столы?!»
Мебель, по словам оценщика, отдает «испанским якобизмом», стиль спектакля – чистый классицизм с его единством места, действия и времени, но как раз со временем герои не в ладу. «Люди не живут как жили», — выносит приговор прогресса и прогрессу Грегори Соломон. Если «ёкобизм» (так произносит Ефим Байковский) – чистая выдумка, то спектакль — чистая работа, без подделок, весьма распространенных сегодня актерских «подделок» и режиссерских «подделываний». Как в спектакле на четверых нет эпизодических лиц, так и вокруг лиц ничего лишнего. Только личное. У каждого из героев будет своя минута откровения, когда они, по очереди, присаживаясь в массивное кресло, будут оставаться наедине с собой. Не среди предметов мебели, но того, что прилагается к ним «в нагрузку». Среди воспоминаний.
«Захламленность» к финалу спектакля сменяется словом «уют». С ним простятся и герои, и зрители. Продано. Цена вопроса озвучена, а ответ на вопрос так и не найден. Вопрос же в отличие от рыночной ситуации, инфляции не подвержен. Он все тот же – о смысле жизни. А что до цены, то за «Цену» Леонида Хейфеца постоять стоит. В очереди в кассу театра. «Цена» качеству соответствует.
«Комсомольская правда» http://www.kp.ru/daily/25996/2924990/