«Чужаки», чудаки и чуваки
12 декабря, 2012 Театр
Астронавт Нил Армстронг после прогулки по Луне произнес знаменитое: «Маленький шаг для человека, но огромный — для всего человечества». Так и шагают человек и человечество, интересуясь каждый своим космосом. Человечество осваивает макрокосмос, пробивая плотные слои атмосферы, а человек, выбиваясь и пробивая потолки своих возможностей, так и не постиг свой собственный микрокосмос. Девиз прогресса – «ни шагу назад», но в общем движении и «едином порыве» всегда находятся те, кто не желает идти строем. Или даже просто идти. Те, кому нужна остановка и передышка. Для осмысления или переосмысления пути. Такие часто с пути сбиваются и прозываются «заблудшими душами», «пропащими людьми», а иногда и целыми «потерянными поколениями». Но иногда сбиться с пути означает проложить свой путь: « Другие по живому следу / Пройдут твой путь за пядью пядь…». О поставивших «на паузу» премьера спектакля «Чужаки» в Московском драматическом театре им. А.Пушкина.
Филиал театра задышал в этом сезоне новой жизнью. Миниатюрная и уютная сцена, сливающаяся со зрительным залом, – идеальное пространство для спектаклей с крупными планами. «Чужаки» по литературной адаптации Михаила Дурненкова пьесы Энни Бейкер – из таких. Разыгранный «на троих» Игорем Тепловым, Антоном Феоктистовым и Василием Буткевичем спектакль становится историей в трех лицах – триединством из «я», «ты» и «они».
История разворачивается за фасадом дешевой забегаловки. Здешняя атмосфера — мусорные контейнеры, поломанная мебель и одноразовая фаст-фудовская посуда. Это «служебное помещение» скрыто от глаз посетителей, за что его и ценят двое завсегдатаев Джаспер (Игорь Теплов) и Кей Джей (Антон Феоктистов). Как и место действия его обитатели – не первой свежести. Свежесть привносит юный практикант забегаловки в белых носочках, белых кроссовках и прической а-ля Джесси Айзенберг (актер, сыгравший Марка Цукерберга) – Эван (Василий Буткевич). Их знакомство и диалоги о музыке, философии и литературе, т.е. о жизни, станут для одного предсмертным воспоминанием, для другого – началом новой жизни, а для третьего обернутся «охотой к перемене мест». И была бы эта история проходной, если бы не ее действующие лица, заставляющие спорить о них зрителей прямо во время спектакля.
Отношение к героям меняется на всем протяжении спектакля: от очевидности до полной неопределенности. Джаспер и Кей Джей предстают в начале наркоманами, попивающими чай с «волшебными грибами» (См. «Generation П»), бездельниками и маргиналами, в общем, людьми, соответствующими здешнему мусорному интерьеру: «И сам себе кажусь я урной, / куда судьба сгребает мусор…». К середине действия герои обрастают чертами скандальной богемы, отрицающей все устои и нормы, признающей только себя и свой «гений». К финалу они обманывают ожидания зрителей. Вернее зрители понимают, что обманулись первым впечатлением. «Чужаки» — спектакль, в который нужно всмотреться, а не скользить по нему взглядом.
Пьесу Энни Бейкер активно ставят на Западе, да и в России появилось несколько адаптированных ее постановок. Именно в адаптации оказалось ее слабое место, но не в переводе и языке (подстрочник Екатерины Райковой), который соответствует и стилю, и стилистике пьесы. Очевидная загвоздка в культурных кодах самой истории, которые без труда считываются американской публикой и проходят мимо (в общей массе) зрителя отечественного. Герои Энни Бейкер говорят языком и символами Генри Миллера и Чарльза Буковски, которые у американцев стали почти классиками, а на нашем книжном рынке в бестселлерах не значатся.
«Ты не читал Буковски?!», — приходят в ужас Кей Джей и Джаспер, ведь Буковски для них сродни Библии. Публика постарше в зале недоумевает, полагая, что герои имеют в виду нашего известного диссидента Владимира Буковского. Но это совсем другая история.
«Источник всех знаний» Википедия навешивает на Чарльза Буковски ярлык представителя «грязного реализма». В этом, пожалуй, ирония судьбы: автор, шедший наперекор всем ярлыкам и нормам, удостоился этой бирки посмертно. Для одних — пьяница и маргинал, недоучка и провокатор, для других – философ и скиталец, оратор грубой правды жизни, «чужак» и «свой» одновременно. Спектакль назван также как и один из верлибров Чарльза Буковски. Да и персонаж Антона Феоктистова имеет много общего со своим любимым автором. Кей Джей, как и он, бросил университет, а ведь поступил когда-то аж на две специальности – математику и философию. Как Буковски, объехавший почти всю Америку, он мечтает проехаться по ее штатам. Объединяет их и так называемый асоциальный образ жизни.
Герой Игоря Теплова Джаспер то ли и впрямь романист, то ли всего лишь графоман также верен своему литературному ориентиру. Этот герой «Чужаков» Энни Бейкер умирает от передоза, как в стихотворении «Чужаки» Буковски, приведенном в программке к спектаклю. Стихотворение, по иронии, о людях «идущих по жизни без особых трений или страданий». Его финал, в котором автор говорит, что «он не из таких, даже близко не из таких», в программке не приведен, но проиллюстрирован спектаклем. «Чужаки» — это не троица пьесы, а все те, кто в нее не вошли. Джаспер, как и его кумир, открывший ему когда-то мир, успевает сослужить ту же службу для неоперившегося Эвана: пусть мир этот полон обитателей трущоб и людей дна, но он не уступает в честности миру за фасадом, миру фаст-фуда. Он не продажен и не на продажу, «американская мечта» продается лучше, чем «американская трагедия»…
Отечественный зритель, правда, не страдает от отсутствия томиков Буковски и Миллера в домашней библиотеке и взламывает замок пьесы давно проверенным ключом. Родное чеховское мерещится в мусорном пейзаже американского заштатного городка. Тут и бессюжетность, и «светлая грусть», и «В Москву! В Москву!» (имеется в виду, вероятно, американский побратим и скитальческие мечты одного из героев), ну, и философия, если не за самоваром, то не без чая, пусть и наркотического. И, конечно, красноречивое молчание.
Для Энни Бейкер принципиально важными для пьесы являются паузы и тишина спектакля. В авторском комментарии сказано, что по меньшей мере треть всей пьесы отдана именно этому неслышному аккомпанементу. Пауз и впрямь хватает, так что время спектакля становится каким-то вязким. Паузы в начале воспринимаются как претензия, ближе к финалу – иного «звукового» сопровождения этой истории и не мыслишь. Статичный, на первый взгляд, спектакль, в котором смена времени отражается лишь в проекции на задник сцены, обстоятельства неизменны, а число героев убывает – не страдает от недостатка динамики. Он выдержан в едином темпе, но темп этот, кажется, заранее не задан. Актеры в предлагаемом обстоятельствами затхлом пространстве играют «как дышится», т.е. как и их персонажи хватают от жизни ее суть – кислород, саму жизнь.
Можно, конечно, и Бейкер мерить меркой Чехова, а Буковски сравнить с Довлатовым, но это тот случай, когда аналог не является тождественным первоисточнику. Английский сплин не вполне русская хандра, а загадочная русская душа не должна отказывать в загадочности душе американской. «Чужаки» на отечественной сцене теряют от «трудностей перевода», но американо-российский диалог на сцене построить тем не менее удалось. Это относится к режиссеру Адриану Джурджиа, который не отяготил пьесу собственными концепциями и прочтениями и, кажется, предоставил российским актерам полную свободу творчества, — так они органичны на сцене. Да и публику познакомили с новой драматургией в очень корректной форме. Спектакль во многом традиционен, но проблема (не его, пьесы) в не считывании чужих традиций.
В финале Василий Буткевич напевает под гитару американскую песенку «If I had a hammer», и публика слушает ее равнодушно, просто как песню о молотке. Для американцев же это хит, со своей, в т.ч. политической историей, которая делает эту песню не случайной в спектакле. Написанная в 1949 в поддержку прогресса со временем она стала гимном американского движения за права человека. «Если бы у меня был молоток, то я бы «выбила» справедливость, наладила бы отношения между своими братьями и сестрами и по всей земле», — поется в ней. Герои спектакля устраивают вечеринку в День независимости и сходятся во мнении, что от сути этого праздника ничего не осталось. Один фейерверк. День независимости на свой лад — каждый день для Кей Джея и Джаспера, которые независимы от уличного мнения, быта и бытования общества, с его пристрастием к «одноразовому», будь то стаканчик или отношения.
Кей Джей живет, сверяясь с математическими таблицами истинности, где есть четкие грани между «истинным» и «ложным». Кажется, логика эта неприменима для полутонов жизни, в которой неприглядное оказывается не за фасадом, где место мусорным бакам, а прямо перед ним, среди тысячи глаз. Он, как акын, поет замысловатые, на первый взгляд, абсурдные песни, не записывая их, держа в голове. Но все «на первый взгляд» в этом спектакле неверно, и потому за хаотичностью и спонтанностью, за мнимой «психоделичностью» скрывается тонкий, неравнодушный человек. Его мечта –наведаться в ветряную электростанцию; энергия и стихия ветра –стихия героев спектакля. Они вспыльчивы, импульсивны: лезут на стену, валяются на полу, ломают мебель в щепки. Вспоминается, хотя и не к месту: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?».
Самое простое обозвать «Чужаков» представителями андеркласса, людьми дна и аутсайдерами. Без родной американской пьесе терминологии тут не обойтись. Но вот ведь факт, уличить персонажей в невежестве или ксенофобии, столь распространенных классом выше, никак не удается. И книги читают, и на инструментах играют, и, когда ловят себя на двусмысленной шутке на национальную тему, спохватываются и извиняются. В общем, они и впрямь не как все. Не андеркласс, но андерграунд и его искусство – их среда; не аутсайдеры, а взявшие тайм-аут, передышку. Если и чудаки немного, то ведь и «сама по себе жизнь скучна, глупа, грязна… Затягивает эта жизнь. Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком. Неизбежная участь».
Кирпичная стена на заднике сцены размывается. Четвертая стена с ней заодно. Чужаки, чудаки или чуваки — герои спектакля снесут множество зрительских трактовок. Для кого-то по ученической памяти – лишние люди, для другого – герои своего времени. Люди нездешние, пришлые, сопротивляющиеся люди. Оптимальный возраст зрителей «Чужаков» — возраст его героев: от юных до переживших кризис тридцатилетнего возраста. «Чужаки» — пубертатный спектакль. Школьные культпоходы из-за присутствия ненормативной лексики ему не грозят. А не помешало бы!