Дело есть – жить надо
8 января, 2014 Театр
Прошедший год, перенимая эстафету Олимпийского огня (была же на Олимпе известная склочница Эрида, вот и «зажигает», разжигая по сей день), стал годом «театра на экране». Не то чтобы вернулась мода на телеспектакли, просто про театр все чаще стали говорить в СМИ. Число скандалов и информационных поводов сопоставимо с числом премьер, а «С кем вы, мастера культуры?» вдруг стало синонимом «Кто виноват?»
Под конец года «как по лесенке, по елке огоньки взлетали ввысь», впрочем, не огоньки, а горячие точки: от маленьких подвальных театров до самого что ни на есть Большого. Вот и декабрьские гастроли санкт-петербургской Лаборатории ON.ТЕАТР стали для москвичей праздником со слезами на глазах: созданному в 2009 году театру, за короткий срок ставшему достопримечательностью театрального Петербурга, угрожают закрытием. Идут спектакли, идут и тяжбы. Поиски нового театрального языка завершились исками. Истцы – классические, из анекдотов — оба-два Роспотребнадзор и Роспожнадзор, — редкие предприниматели не встречались с этими Роспозорами. Но театр этот бизнесом не занимается, государственной поддержки не получает, меценатами не замечен. У Лаборатории ON.ТЕАТР узкая специализация – театр, во всей его широте. Город, некогда бывший передовым, культурной столицей России, в последнее время превращается в ханжеский город (чего стоят одни только законодательные инициативы родом из Петербурга). Театр, объединивший 22 молодых режиссера, более 150 актеров, в репертуаре которого 26 спектаклей, поддержанных аплодисментами сотен зрителей, ожидает решения суда аппеляционной инстанции. ON.ТЕАТРУ могут сказать OFF. В год национальной культуры это станет бедой не одного театра, но сигналом всей культурной общественности. В дореволюционной России, говорят, театры закрывались только во время Великого поста. Вот и сегодня скоромная эпоха на посту…
Выражаясь московским театральным языком, ON.ТЕАТР – это нечто похожее на Театр.doc и театр «Практика». Спектакли здесь не просто актуальные, не равнодушные. Из Петербурга в Москву привезли пять знаковых для театра постановок. В их числе «Заполярная правда» — докудрама о жизни ВИЧ-инфицированных; пьеса о заблудившемся герое нашего времени «Кеды», эту же тему продолжил спектакль «Чужаки» — о заблудших и пропащих душах потерянного поколения; «Внимание – оргазм!» значилось в гастрольной афише, но борцы за благочиние остались не удел, ведь в основе спектакля рассказ Юза Алешковского. Все спектакли были представлены в Центре им. Вс. Мейерхольда: из-за наплыва зрителей их сыграли не в камерном Черном зале, как планировалось, а в Большом. Особого внимания удостоился спектакль «Платонов. Живя главной жизнью», созданный на основе нескольких произведений писателя и его переписки с женой.
Инсценировка Анастасии Мордвиновой поистине уникальна. Фрагменты Платонова-писателя из «Эфирного тракта», «Фро», «Антисексуса» и «Возвращения» переплетаются с отрывками из писем, опубликованных после смерти писателя. История жизни и творчества, извечные школьные вопросы «что хотел сказать автор?», «отождествлять ли автора и его персонажа?» составляют канву спектакля о писателе, чей вымысел стал ключом к реальности, а реальность оказалась страшнее страшных сказок и снов. «Смешивать меня с моими произведениями – явное помешательство. Истинного себя я еще никому не показывал и едва ли покажу», — это авторское высказывание звучит в самом начале спектакля. Но принадлежит ли эта фраза писателю или человеку, и можно ли разъять их — этому и посвящен час театрального действа.
Спектакль «многолюден» — на заднике сцены на длинной перекладине-вешалке висят гимнастерки, пальто, бушлаты и прочие наряды по бессчетному числу персонажей. Но актеров только двое – Мария Зимина и Сергей Яценюк. Дуэт молодой, но, страшно сглазить, блистательный. Органика, дикция, голоса, чувство ритма и что-то еще вне техники и ремесла. Актеры «опираются» на текст и друг на друга. Более никаких подпорок. Ни грима, ни смены декораций, только «говорящие» предметы быта: табуретки (нищета в которой жил писатель), чемодан (скитания), щетка и ведро (в Москве писатель работал дворником во дворе Литинститута) и т.п. Эти предметы не фон, а шкала времени, реперные точки, обозначающие страницы жизни. Им вторят страницы повестей и рассказов. Даже в «рваных» строчках писем звучит поэзия прозы Платонова. Его «достоверное счастье» и «стужа дикого пространства». Сквозь поток слов Платонова, надеющегося на издание своей повести, пробивается тонкий взывающий голос жены: «Услышь меня, услышь меня…». Он конкретен, хмур, безжалостен к ней, она – вся чувство, надежда, усталость от разлуки. Ей Платонов-автор Платонова-мужа заменить не может. Ищет, листает, вычитывает в рукописях и черновиках свое место в его жизни, в его «главной жизни». Вот она и «Песчаная учительница», и «Фро», и ожидающая «Возвращения» мужа… Сквозь грохот быта, скрежет железной кровати (в одном и писем он описывал ее, неудобную, жесткую), паровозные гудки, летят ее слова к нему, летят даже тогда, когда некуда писать.
Герои Платонова любят жадно, грубо, хищно. Платонов сравнивал любовь с электричеством: «ею можно убивать, светить над головой и греть человечество». На сцене любовный эпизод переходит в неистовую борьбу. Интимные сцены, которых не избегал писатель, решены режиссером Денисом Хуснияровым точно и верно слову автора: сцена пустеет, зрители слышат лишь голоса персонажей, играющих в «города» в ритме скрипящей кровати. Любовь эта отчаянна, фанатична, губительна для обоих. На нее Платонов обрекает своих персонажей, те мучаются, страдают любя. Любовь в них самих, а не в возлюбленных. Пламень этот сжигает изнутри, его необходимо разделить с кем-то. Не ровен час испепелит. «Настроеньем заболели, а в печке жар прогорает», — и это о любви.
Звучит ли текст или повисает платоновское молчание – иллюстрация к нему иной раз не требуется. «Я должен опошлять и варьировать свои мысли, чтобы получились приемлемые произведения», — словно исповедуется Платонов в спектакле. Если и так, то к «опошленному» спектакль не добавляет пошлости. Вкрапленные фрагменты «Антисексуса» — рекламы аппаратов, регулирующих «сферу пола», служит в спектакле забавной вульгарной рекламной паузой в длинном разговоре о любви, предназначении, смыслах и вере. «Я против «Антисексуса»», — твердит актриса в роли жены, секунда-другая и ту же реплику она произносит в роли Чарли Чаплина, персонажа рассказа. Слова все те же, но смыслы смещены. На подобных бесшовных переходах слов и реплик от литературных персонажей к персонажам реальным и строится спектакль.
Он наполнен звуками: скрежет, лязг, шумы, шорохи, нервная «Риорита». Вот Она зовет старого отца, плохо ей, «настроеньем заболела», кричит «Пап, пап, пап» и звук этот переходит в гудок поезда. Поезд увозит на войну. Разлука страшна сама по себе. По Платонову «Возвращение» не менее страшно. Измена солдату вдруг приравнивается к измене Родине. Чистой водой будут не умываться с дороги, длившейся четыре года, а топить грязь собственных подозрений и искренность раскаяния. Дети, не повзрослевшие, но вдруг ставшие взрослыми, будут твердить: надо «нахмуриться и биться». Так Платонов вспоминал о своей непрожитой юности: «жизнь сразу превратила меня из ребенка во взрослого человека». Но именно дети, пусть и со взрослыми лицами, скажут в спектакле им одним принадлежащую истину: «У нас дело есть, жить надо».
В жизни Платонова нашлось место и сказкам: ему, непечатавшемуся, «доверили» редактировать и пересказывать русские и башкирские народные сказки. В спектакле по перу Платонова вспоминают о перышке Финиста — Ясного Сокола. В ней юноша превращается то в перо, то в сокола, так и Платонов в спектакле то и дело оборачивается тем или иным своим персонажем. «Приложился он к полу и обратился в прекрасного молодца» говорит сказка, вот и персонажи, будто желая расколдоваться, снять заклятье темной жизни, падают оземь, бьются об пол, корчатся на земле. Границы между сочиненным и достоверным стерты, как и граница между актерами и зрителями. Кому-то одному из темноты адресуют, быть может, контрольный вопрос, устроят проверку на «главную жизнь»: «Встреча с богом неизбежна. Все мы смертны. Что ты скажешь Богу?». Спросят одного, задумаются над ответом все.
Темень спектакля будут преодолевать на всем его протяжении. Десятки спичечных коробков будут рассыпаны по сцене, но ни в одном не найдется спички. Не искусственным огнем освещать придется, собой разжигать, «живым огнем», им и жечь, и светить, и согревать. В финале висящие под потолком лампочки будут выкручивать одну за другой, ширя мрак. Станет темно, впрочем, пропустив через себя текст, не темнее прежнего. Последняя лампочка будет сопротивляться, не даваться, мигать. Но и ее свет постепенно сойдет на нет. И будут сидеть во мраке просветившиеся и просветленные. И думать о жизни, а не о смерти. Не о лучшей, а о главной. Хотя бы потому, что «умирать неинтересно. Это пассивность».
«Настроеньем заболела»
Эмилия Деменцова
Фото Е.Кутателадзе
«Театрон» http://teatron-journal.ru/index.php/item/1999-on_teatr_platonov