В лоб и по лбу
15 апреля, 2014 Театр
«Боярские палаты» обернулись застенками. Добровольно пришедшую публику (не по повестке, бесплатно) буквально замуровали, допрашивали с пристрастием и даже пытали! Били словом и… топором. Прямо по темечку. Больно! В рукоприкладстве повинен некто Родион Раскольников, вдохновленный собственной фамилией. Впрочем, никто из зрителей не пострадал, ведь место преступления оказалось местом действия в кавычках и без. «Место действия» — театральная лаборатория Союза театральных деятелей РФ начала свою работу.
Здешняя кирпичная кладка оказалась идеальной декорацией для театрального эскиза «Преступление и наказание. Часть 1 «Родион»» по мотивам романа Ф.М. Достоевского. Черновик спектакля (work in progress) режиссера Олега Еремина стала первой конкурсной работой лаборатории. Правила ее просты: пять отобранных творческих групп из молодых деятелей театра (режиссеров, художников, актеров, драматургов, композиторов и др.) представят на суд зрительского, журналистского и экспертного жюри свои театральные эскизы. По итогам голосования будут выбраны победители (возможно, их будет несколько, ведь мнение трех жюри может не совпасть), которые получат возможность создать полноценный спектакль. А пока каждой из творческих команд предлагается десять дней на репетиции и одинаковый бюджет, который можно потратить на оформление спектакля, приобретение реквизита или привлечение консультантов. Магия пространства «Боярских палат» играет в проекте не последнюю роль: сводчатые потолки, галереи и переходы, уникальная акустика… Здесь, в случае успеха, и аплодисменты звучат громче, но и тишина равнодушного зрительного зала звенит ох как гулко.
Лицом к стене, будто предчувствуя финал своего персонажа, встречал публику актер Степан Девонин. Одетый как современный хулиган и неформал он предстал в образе клоуна с выбеленным лицом и красным накладным носом. Клоун, благодаря зарубежным триллерам, стал символом скорее страха, нежели смеха. То ли смеяться вопреки страху, то ли бояться собственного смеха и того, над чем «смеянствуем смяльно»? Как бы то ни было, но клоун, злорадствуя, сообщил публике последние известия: об авариях и войнах, падениях курсов валют и росте безработицы, убийствах журналистов, закрытии больниц, казаках, редактирующих репертуары театров, и фейсбучно-инстаграмовских разборках. Эти новости стабильнее прогноза погоды, перетекают из выпуска в выпуск, меняются лишь частности – фамилии, цифры, места действия и бездействия… Вместо музыкальной «перебивки», отделяющей новость от новости риторический вопрос: «Тварь ли я дрожащая или право имею?». Право преступить закон, переступить через совесть. Тварь — жертва или право имеющий — преступник – из двух зол? Выбор продиктован автором. Клоун хохочет, пристально вглядываясь в лица зрителей. Он подбирает с пола топор (спокойствие, только спокойствие – резиновый), замахивается и… как по клавишам, бьет по головам зрителей первого ряда. Это не призыв к топору, но наглядная демонстрация. «Место действие» предполагает действие. От актуальности «в лоб» к топором «по лбу» переходит актер. Скачет, пляшет в полусумасшедшем угаре и бьет, рубит, правоспособность демонстрирует. Четвертая стена от ударов не спасает, и эффектный ход производит весьма болезненный эффект. Но и понять режиссерско-актерский замысел можно: какой театральный деятель не мечтает дать по голове недалекому (в прямом и переносном смыслах) зрителю или критику?
Пока актер, размахивая топором околачивается среди зрителей, поколачивая их, публика не рубит с плеча: безропотно снося удары, сидит, не уходит. «Битым» предлагается танец с топором под «Болеро» Мориса Равеля, повторяющийся мотив которого вторит повторам озвученных новостей. Головная боль от удара переходит в пульсирующий вопрос об отношении клоуна, витийствующего на сцене, к роману, заявленному в программке. Клоун кажется дальним родственником Родиона Романовича, той степени родства, когда в огороде – бузина, а в Киеве — дядька. Благо, затянувшийся пролог заканчивается и актер, бросая оружие, обращается к тексту. Но не с публикой он ведет диалог. На сцене, а точнее над сценой, кружит и жужжит летающий квадрокоптер с камерой: съемка ведется в режиме реального времени и изображение проецируется на задник сцены. Ловко управляемый дистанционным пилотом (Артур Лупандин) он ловит каждое движение актера. Ловит его и на слове: квадрокоптер исполняет роль Порфирия Петровича. Спокойный, ровный, иезуитский женский голос (Юлия Марченко) интересуется «статейкой» Раскольникова о «право имеющих». И далее по тексту. Фразы изменения не претерпели, но место действия придало им новый смысл. Наше место оказалось не под солнцем, под прожектором. Луч не светит, не греет, высвечивает, выводит наружу: кто есть кто на просвет. Зачем ждать света в конце тоннеля и страшного суда, когда можно и при жизни все прорепетировать? Знаменитая сцена из «Преступления и наказания» начинает походить на картинку из научно-фантастического фильма. Задумал некто нечто, изложил мысли на бумаге, «непричесанные мысли», мысли с запалом, могущие сподвигнуть, разжечь, склонить, и прилетел к нему не то чтобы волшебник в голубом вертолете, но эдакий летающий следователь-судья-исполнитель — «тройка» образца XXI века, где «все включено». И выведывает «тройка» спокойно, тактично (тактика такая!) и осторожно мысли автора «статейки» и образ этих мыслей. Тут-то набеленный клоун становится белее белого — «бледным ангелом», точно по Достоевскому. Ему предъявляют его же слова, мысли, запись камеры наружного и внутреннего наблюдения. Предъявляют обвинение и жужжащий пропеллер квадрокоптера заглушает всякие оправдания. Один на один с летающим «оком государевым» оказывается Раскольников. Попасться на глаза значит непременно быть отправленным с глаз долой – скрыться от всевидящего ока можно только в «камерном» пространстве — в камере или под наблюдением камеры….
Перед публикой разыгрывается образцовый допрос, при этом бесстрастный голос аппарата «Порфирий Петрович 2.0» оказывается точнее и убедительнее крикливого, грубого и размашистого Раскольникова. Любопытно наблюдать, как актер взаимодействует с неживым предметом. Здесь вся палитра эмоций: от удивления до страха, от грубости до отчаяния. Актер ломает прибор, но голос механизма не прекращает звучать. Госмашину так просто не сломать. Тут бы и порадоваться – преступник изобличен, справедливость восторжествовала, новые преступления предупреждены…. Но «Родион» Олега Еремина не о Раскольникове-преступнике, он о Раскольникове-авторе, сочинителе, блогере, если угодно. Обычном человеке из ближайшего, судя по законодательным инициативам, будущего, против которого применили закон о распространении сомнительной (могущей породить сомнения) информации. Опубликовал Раскольников «статейку», собрал множество лайков и перепостов, и слух о нем прошел по всей Руси великой, и попал он в поле зрения… И не выпасть из него, только пропасть…
«Рассказали страшное,
Дали точный адрес.
Отпирают, спрашивают,
Движутся, как в театре»….
На месте Раскольникова, по мысли режиссера, может оказаться любой думающий, пусть и заблуждающийся человек. «Родион» о цензуре мыслей, о наказании за слово, и поскольку слово высказанное, есть ложь (ох, недаром, точно по тексту, летательный аппарат интересуется верует ли в Бога гражданин Раскольников Р.Р. и воскресение Лазаря), то всякое самовыражение как минимум повод для заведения дела. «Надо дело делать!», — как девиз прозорливого, неравнодушного к частной жизни граждан режима. Но это, впрочем, из другой пьесы.
Жанр спектакля обозначен режиссером как «преступление по мотивам романа Федора Достоевского». Несмотря на «внешние эффекты» режиссер не погрешил против автора, напротив, нашел в хрестоматийном материале новые созвучные времени полутона. Страшно от того, что тема, время и их место действия сошлись. И все к одному… Завершился спектакль пожеланием-предупреждением: «Добрых мыслей, благих начинаний!». А вот такое начинание как «Место действия» оказалось вполне удачным. Продолжение следует…
Фото Евгении Баландиной.